Васильев не мог этих отморозков выпускать в зону по жизни мужиками. Ему не велела совесть. Он чётко знал, что такие мрази должны минимум всю жизнь чистить очко под флагом символа французской независимости, или по-русски говоря, в петушатнике. Максимум, должны были сдохнуть ещё до приезда к нему в зону.
По второму понятно, его блаткомитет отправит в гарем без проблем. А как быть с первым? Всё по чесноку, поймал свою бабу с мужиком и наказал за это. Обычное убийство на почве ревности, но, по совести, психика у детей теперь нарушена, не пожелаешь и врагу. Васильев знал, что среди блаткомитета были ребята, которые ни столько блатные, сколько порядочные. Вася понимал, что воровской закон, таких уродов как Ширеметьев, не мог трогать.
Да что я тут говорю, после девяносто седьмого года жизнь вообще поменялась так, как после отмены смертной казни. Кинули запрет, теперь нельзя наказывать так, как это делали раньше. Но оставались в стране энтузиасты, которые за дело и чисто от порядочной души, могли зарезать кого угодно. Но только за дело. В стране можно было убить всё, но чувство совести до конца убить нельзя. Оно живёт не по фактам, оно живёт во времени, а время убить нельзя.
Васильев вызвал к себе осужденного Варфоломеева, нового смотрящий за зоной после Вени Бенедиктова.
— Здорово Варфоломей, как дела? Какие вопросы, какие проблемы, как в целом? — начал разговор Васильев из далека.
— Василий Васильевич, Вы ближе к делу. Зачем вызвали?
— Тут по этапу два мутных пассажира приехало. Дел натворили на воле стрёмных целый вагон, а по жизни мужиками едут, думаю нехорошо это. Один жене голову по пьяни отрезал и детям вместо ужина подал. Второй под наркотой свою родную мать изнасиловал и убил. Что делать с ними будем?
— Василич, я в курсе за них, моя почта быстрее твоей как-обычно ходит. Дай зелёный свет на БУР, только чай да курево, ничего лишнего. Парни живут спокойно, проблем нет, когда управа приезжает мы тебя в БУРе не подводим, доклад орём, вопросов не задаём. Сумку запусти, сам прошмонаешь, чтобы вопросов не было.
— Добро, а что с этими уродами делать будем?
— Иннокентия, специалиста нашего по петушиным вопросам, с личной посудой запусти вечером в карантин. Он у нас опытный, чаем напоит, приласкает, может и к груди прижмёт этих ребят, как там у них это бывает. Пусть там пару часиков поворкуют, а там видно будет. Не захотят по любви, значит по принуждению в гарем поедут.
— Добро. — сказал Васильев.
— Добро. — ответил Варфоломей.
Васильев знал, что, грев в БУР — это не совсем законно, за это можно получить по шапке. Но лучше это будет подконтрольно, чем тратить время на их отлов, всё равно что-нибудь замутят. Да и не тот вопрос, чтобы давать хорошую жизнь этим двум отморозкам.
Вечером в карантин пришёл специально обученный человек Иннокентий Алексеев, он же Кеша. Алексеев Кеша — смотрящий за петухами или, как ещё говорится, ответственный за группу риска от лица осужденных. Иннокентий в своё время сменил Гену Кочеткова, причём заслужено. До вступления в должность он три месяца учился манерам, необходимым в этой нелёгкой руководящей работе. Гена Кочетков тоже активно принимал в этом участие и обучал Кешу Алексеева. Ему сказали, если не найдёт себе достойную замену, значит на УДО не пойдёт.
Кеша любил свою работу, понимал её ответственность и всегда был рад новобранцам в его строю. Он застал ещё те времена, когда петух в зоне был на вес золота. Всем, кто пытался Кешу Алексеева оскорбить, он говорил, да что вы без нас делать будете, если бы не мы, вы бы сами очко драили. Тут же шёл жаловаться к смотрящему за зоной и в оперчасть, защищая свои права. Как правило права всегда были защищены. Все понимали, что второго такого Кешу найти трудно и сейчас к нему в очередной раз приехала нелёгкая работа. А может и лёгкая, этого обычному человеку не понять. Кеша на такую работу шёл как на праздник. Да, что греха таить, его лак для ногтей и помаду все видели, только найти никто не может.
Колхозника-алкоголика Ширеметьева Иннокентий приболтал быстро, как говорится чай, кофе, потанцуем, пиво, водка, полежим. А с наркоманом-матереубийцей пока не получалось. Беладедов не хотел ехать в гарем, как бы Кеша не старался. Какие бы роли ему не предложил, от шкварных до пассивных, он шёл в отказ. Васильев думал, что делать с Беладедовым. В выпускать в зону мужиком он его не мог, просто из соображений совести. Он решил его временно изолировать, пока тот был под вопросом и посадил одного в камеру в карантине.
Утром стало известно, что в осужденный Беладедов повесился на своих штанах. Суицид. Представители всех проверяющих органов и служб, изучив его уголовное дело, однозначно пришли к выводам о мотивах суицида. Васильев про Беладедова у Варфоломея ничего не спрашивал, да и Варфоломей сам ничего не говорил. Все понимали, что одной мразью на земле стало меньше.