Купальщица

Разговор был кончен. Понимаю, что подслушивать некрасиво, не нечаянно узнанная история и, главное, судьба моей работы, побудила меня предложить Ларисе нарисовать тот портрет снова.

– Лучше сбрось мне его фото мне на почту! – ответила она. – Так будет надёжнее. Помнишь, ты говорил про шпиона, который за нами следил? – я ответил утвердительно. – Это был мой негодяй. Что он там делал – не знаю, но дома, зайдя в Фейсбук и увидев там пост своего сыночка, я узнала о себе много нового. И самое «яркое» среди всего было то, что я – шлюха бесстыжая, корова с вялым выменем и дряблой задницей. Естественно, я потребовала от сына ответа, на что он мне ещё больше стал хамить… Я, правда, тоже ему сказала, мол, выбирай слова, когда с матерью говоришь, да и вообще, у тебя свои увлечения, у меня свои, и я, слава богу, заслужила право жить так, как хочу, и не тебе, щенку сопливому, меня обсуждать в сети!

Вспыхнула ссора, в результате которой я получила в глаз, а твоя картина была порвана и выброшена в мусор. – тут Лариса на миг всплакнула, вспомнив эту утрату. Я подошёл, нежно погладил её по спине, и она тут же успокоилась. – Я у тебя побуду день-два?

– Да хоть неделю! – ответил я. – Благо, я один живу.

– Поглядим, – с улыбкой ответила Лариса. – Только схожу в машину за рюкзаком с вещами.

Наконец мы приступили к ужину, и тогда наш разговор перешёл уже в другое русло.

7

Мы Ларисой жили в любви и счастье! Конечно, были и работа, и другие мелочи (куда они денутся!)… Но вечера были наши!

Почему-то, говоря о вечерах, мне первое, что приходит на память, – это ужины, которые готовила Лариса. Не то, чтобы я не мог приготовить для своей возлюбленной ужина, но бывало так, что Лариса и самая хотела что-нибудь сготовить. А готовить она умела здорово! Элементарно, она могла простую картошку пожарить так вкусно, что ты её будешь уписывать за обе щеки не хуже всяких паэльев. А какой вкусный она борщ однажды сварила! За ужином мы вели тихий и неспешный разговор о разных интересных вещах, а потом, под спокойную инструментальную музыку, мы или танцевали, или я рисовал Ларису в самых разных образах – от весёлой кокетки до строгой дамы или мечтающей женщины.

Надо ли говорить, что нам было хорошо с Ларисой в эти моменты? Особенно, когда мы занимались любовью. Да простят меня мои читатели, но для меня сладостнее всего в этот момент было целовать мою «Афродиту». Я целовал её с головы до ног, горячо, страстно, я бы даже сказал, щедро, словно осыпая мою возлюбленную драгоценными камнями или чем-нибудь лучше этого. Особое наслаждение мне почему-то доставляло, когда я целовал Ларисе её загорелую попку. Помню, как я, добравшись до этого места её тела, целовал его почему-то особенно долго и нежно. Я не могу этого как-то объяснить. Просто нравилось – и всё! И мне порой очень грустно, что этой части тела отведены самые не завидные назначения: или сидеть, или получать ремня, или искать на себя приключения. Любая часть тела человека должна быть достойна того, чтобы её любили и целовали! Тем более, если это тело ребёнка или любимой женщины… Однако, что-то я распалился.

Впрочем, нам с Ларисой и без секса было хорошо. Скажем, я читал ей стихи любимых мной Есенина, Бунина и Рубцова, а она читала мне Блока или пела романсы (да как пела!). Бывало, мы могли посмотреть какую-нибудь мелодраму, а в выходные ходили на пляж и на танцы. Плохо ли?!

Конечно, не забывала Лариса и о сыне: нет, с ним она по известным причинам не разговаривала, но через сестру, жившую неподалеку от их дома, узнавала всё о его жизни. Парень жил нормально, ни болел, ни голодал, немного учился, иногда приходил к ним с мужем, а чаще гостил у отца и его новой жены, тусил с приятелями, водился с девчонками… словом, он жил вполне активной и насыщенной жизнью молодого человека. Но самым горьким было для неё узнать, что он по матери даже не скучает и не вспоминает о ней. Видели бы вы, как она плакала… Ведь она его всё-таки любила, поганца такого, и скучала по нему.

Почему-то вспомнился наш Ларисой разговор о наших с ней родителях. Случилось это почему-то на пляже. Помню, я о своих родителях рассказывал с дикой неохотой и стыдом. Да и что рассказывать: отец, едва мне исполнилось десять лет, к новой жене свалил, и думать обо мне забыл: ни в гости меня не звал, ни ко мне не приходил; мать вскоре после ухода отца стала пить, на меня и вовсе плюнула… Ну, и дело кончилось сперва тем, что меня у неё забрали и поместили в детдом, а через несколько лет она умерла от цирроза печени. И как вам мои родители?