Купание в пруду под дождем

Мне хочется сразу взять быка за рога: «Господи. Кто ж звонит в такую рань?» — вот как мог бы начинаться мой рассказ. Согласно моему принципу редактирования сияющее солнце и грузовик/автобус неважны, поскольку солнце загромождает фразу, в которой размещается (лиясь «с силой»), а грузовик или автобус — шаблонная особенность любой городской уличной сцены (моя первая реакция: «Бэ-э, кыш из моего рассказа»). Итак, мой принцип редактирования подсказывает мне избегать льющегося в окно солнца и выкинуть грузовик / автобус. Однако другому писателю могло б и понравиться, как у него умозрительно сочетаются «солнце в окне» и «человек в постели». Может, захотелось бы спрямить фразу вот так: «Солнце лилось в окно к Мэри, падало ей на руку, едва ли не обжигая». Кому-то захотелось бы сделать такое: «Снаружи — грузовик или автобус. Во сне Мэри казалось, что грузовик или автобус — это Грег, но зазвонивший телефон разбудил ее, и она, выныривая из сна, осознала: нет, Грег — не грузовик и не автобус, и он все еще в Далласе…» Или как-то еще. Короче говоря, если вы начинаете с жалкого клочка прозы и затем принимаетесь (опять-таки вычурно технически выражаясь) «энергетически возиться с ним» в полном соответствии с собственными вкусами (без всяких оправданий или рационализаций), этот клочок прозы станет все более и более высокоорганизованной системой. Вот просто станет, и всё. И в нем будет что-то от вас. Будет, потенциально, много чего вашего — только вашего и больше ничьего. Она, эта система, как ни крути, организована по вашему вкусу. Может, вы цените скорость и ясность, а может, противитесь скорости и вам нравится сбавлять темп. Может, «ясность» кажется вам излишним упрощением. Все это я говорю к тому, что важен не оттенок вашего вкуса, а пыл, с каким вы подключаете свой вкус, чтобы он придал получающемуся произведению искусства высокой организованности.

Возможно, вы знаете, как выглядит студийный микшерский пульт с многочисленными регуляторами. Рассказ можно мыслить как такой вот микшерский пульт, только с тысячами регуляторов — тысячами точек принятия решений.

Допустим, в рассказе Майку нужно занять денег на операцию сына, и он обращается к своему отцу. Возникает регулятор «Отношения Майка с его отцом». Если они очень близки, получится один рассказ; если они двадцать лет не разговаривали — другой. Писателю предстоит выбрать, куда сдвинуть регулятор. «Сам отец Майка» — еще один регулятор. Отец Майка может быть состоятельным и щедрым — или состоятельным и прижимистым (или бедным и прижимистым — или бедным и щедрым).

В рамках этой модели можно сказать, что у писателя есть два дела: создать регулятор (нащупать точку, в которой Майк задумывает обратиться к отцу и оставить эту точку в тексте), а затем этот регулятор выставить

. Писателю предстоит решить, какую из бесчисленного множества версий Майкова отца он желает видеть у себя в рассказе.

И тут позвольте мне слегка подправить метафору. Тот микшерский пульт придуман не для того, чтобы записывать музыку, а чтобы затопить комнату чудесным, насыщенным светом. Каждый сдвиг любого из тысяч регуляторов утонченно меняет качество и силу света. В безупречном рассказе каждый регулятор выставлен именно так, как надо, — ни ярче, ни прекрасней некуда.

В этой модели редактирование — вычитка за вычиткой, микроподвижки существующих регуляторов и введение новых, по необходимости (может, есть своя роль и у Майковой мамы?). Всякий раз сдвигая один из регуляторов на долю дюйма, вы понемножку добавляете всей системе организованности и себя самого, а свет в комнате делается все прекраснее. (Ну, то есть это верно только при хороших решениях. Но поскольку решать нам предстоит еще не раз, мы исходим из того, что в конце концов все наши решения окажутся хорошими.)

Я люблю то, что люблю я, вы — то, что любо вам, а как раз в искусстве вновь и вновь любить то, что нам любо, не просто позволительно: это сущностный навык. С каким пылом способны вы любить то, что любите? Как долго готовы трудиться над чем-то, чтобы все в нем пропиталось вашим бескомпромиссным предпочтением?

Избирательность, избирательность — это все, что у нас есть.

Алеша Горшок

Лев Николаевич Толстой

1905

Алеша Горшок