Курляндский бес

– Так как же корабль в реку перетащат? – спросил Ивашка.

– Видишь земляную насыпь между ямой и рекой? Осенью, как начнутся шторма, воду в реку нагонит ветром, и тогда эту насыпь сроют, вода в яму хлынет, поднимет флейт, и его выведут, отправят в зимнюю гавань, доделывать – мачты и стеньги ставить.

– Врешь!

– Дурак ты. Я у голландцев спрашивал. Герцог, когда только все тут начинал, голландских мастеров привез, из них иные уже померли. И шведских кузнецов он привез – ковать якоря. И столяров – из Померании, из той же Голландии.

Ивашка иззавидовался…

* * *

По дороге в Виндаву они, как и следовало ожидать, поссорились. Поэтому решили добывать сведения поодиночке – чтобы, боже упаси, не подраться. Оказалось, что Петруха знает, о чем мастеров, пильщиков, плотников и кузнецов, расспрашивать, а Ивашка – тот только бродил, считал, цифры запоминал. Да еще к голосам прислушивался. Он опознал не только голландскую, но и польскую речь – на верфи трудились мастера из Любека и Колобжега, – и датскую. В канатной мастерской сидели старые моряки, и Ивашка, вертясь поблизости, слушал их причудливые и вряд ли правдивые истории. Половины он не понимал – во-первых, не знал морских словечек, во-вторых, моряки считали делом естественным вставлять в свою речь французские, английские, португальские, испанские и чуть ли не турецкие слова, при этом они прекрасно друг друга разумели.

Очень хотелось Ивашке спросить у Петрухи про сеть – верно ли, что бывают очень толстые сети, которыми судно обтягивают, чтобы враг не мог пойти на абордаж. Коли так – нужно донести государю. А если вранье? Сраму не оберешься. И ведь Шумилин тоже не различит, правда или враки. История об огромном английском корабле, обтянутом такой сетью, который двинулся в поход и в самую тихую погоду из-за избыточного веса лег на борт и затонул, причем сеть помешала спастись семи сотням моряков, потрясла Ивашку.

– Да что ж, у них ножей не было? – бормотал он. – И сабли ни одной не нашлось?

Меж тем Петруха от души наслаждался солнечными днями, любимыми запахами – стружек, распиленной смолистой древесины, даже смолы в котлах, соленым морским ветром, прилетавшим с побережья. Дай ему волю – пристал бы к мастерам, что смолили борта уже готовых пузатых флейтов и изящных галиотов, стоявших в ямах, вплел в приятный его сердцу мужской разговор и свои замечания, поделился архангелогородскими моряцкими затеями.

А еще хотелось Петрухе выйти в море на таком суденышке, и не в холодное и мрачное, а в здешнее – оно все же малость потеплее.

Герцог, узнав у ямы то, что считал важным, поехал дальше. Всюду его приветствовали радостно, многие кидали в воздух шапки. Видно было – курляндского Якоба любят и уважают не только за титул.

Ивашка с Петрухой издали следили за всадниками. Герцог преспокойно, соскочив с коня, заходил в мастерские и сам встретил обоз из десятка телег.

– Хозяин, – с уважением заметил Петруха. – Вот такому бы служить…

– Окстись, дурень! Чем тебе наш государь не угодил?

– У нашего флота нет.

– Будет. Война же началась. Возьмем Ригу, уговоримся с курляндцем о портах – будет свой флот.

Петруха хотел возразить – но сдержался. Обоим крепко влетело от Шумилова за непрестанную склоку, и он не хотел затевать новый спор.

– Я мастеров присмотрел, – сказал он. – Только голландцы могут строить флейты для дальнего плаванья. У них тут главный мастер – Герт Иохансен, а у него – ученики, из здешних, вот как раз полдюжины таких учеников нам бы сговорить. Старшие-то тут, в Виндаве, поженились и детей нарожали, куда они потащатся. А эти – молодые, их можно нанять.

Герцог еще посмотрел, как укладывают в маленькой гавани, всего саженей двадцать в длину, вернувшуюся из дальних странствий «Рысь». Это для московитов тоже было дивное зрелище. Поставленное на якоря с носа и кормы судно освобождали от груза, прикрепляли к мачтам канаты и посредством многих лебедок клали набок, чтобы вылез киль. Портовые рабочие уже стояли наготове со скребками и прочим прикладом, чтобы сразу начать обдирать всю приставшую ко дну дрянь.

– Вот это надобно запомнить, – сказал Петруха.

Герцог все утро пробыл в Виндавском порту, потом поехал обедать в свой здешний замок, что стоял на левом берегу реки, между городом и портом. А Петруха с Ивашкой опять разбежались, помня, что хрупкое перемирие нужно оберегать и не слишком надоедать друг дружке. Им еще предстояло вместе ехать обратно в Гольдинген и вместе сообщать Шумилову добытые сведения.

* * *

Они встретились в назначенном месте и пешком пошли туда, где их ждали два бахмата. Коней они оставили в корчме на пильтенской дороге, примерно в трех верстах от верфи. До Гольдингена было, по их соображению, с полсотни верст. Они рассудили так – если выехать засветло, можно к закату одолеть не меньше двадцати верст; потом дать себе и лошадям отдых, поспать, завернувшись в епанчи, а незадолго до рассвета, с третьими петухами, снова – в седло, и тогда уж без остановок – до Гольдингена.