Kurohibi. Черные дни

По другой стороне шли три девушки, уже взрослые и статные, почти не привлекающие к себе взгляда из-за их приятной, но не самой яркой красоты, если бы не светло-серебристый цвет волос из них. Мелированые, подумала девушка в инвалидном кресле и вдруг обратила внимание, что третья на самом деле не склонилась, чтобы поправить завернувшийся подол платья, а шла с большим трудом, опираясь на костыль. Но при этом она улыбалась — счастливо и весело, словно и не было бы той травмы, из-за которой она так столь неловко передвигалась вместе с подругами. Или, может быть, сестрами. Наверное, поэтому первое впечатление эфемерной радости от чувства их схожести сменилось в груди девушки мимолетной грустью и заставило ее отвести взгляд в сторону.

Впрочем, кресло-каталка уже проехала мимо той троицы, и панорама перешла с зеленой аллеи на небольшой уютный пяточек, обустроенный под детскую площадку. На качелях, турникетах и в песочнике резвилась детвора, игра в догонялки и прятки среди живой изгороди, просто бегала, смеясь и что-то весело крича. Этот вид девушке был совершенно не интересен, и она с острой вспышкой боли попыталась повернуть голову в другую сторону, как вдруг ее глаза выловили странное пятно, отчего-то кольнувшее в сердце. Она прищурилась — глаза работали очень плохо, особенно в приступах боли, от которых она лечилась полуденными прогулками на свежем воздухе. И действительно, сквозь слегка размытую пелену блеснуло яркое оранжевое пятно.

— Стой, — тихо сказала девушка мужчине, катившему коляску.

Тот, послушно повиновавшись и словно уловив ее мысли, откатил кресло к обочине и установил у самого края площадки так, чтобы ее не было видно за кустарником шиповника.

А она, сама не понимая, откуда у нее вдруг возникла столь беспокойная буря эмоций в душе, смотрела на молодую девушку в летнем сарафане и легкой бежевой кофточке. Они были одного возраста, но та выглядела на удивление взрослой и притом необыкновенно женственной. Возможно, причиной тому было ее выражение ее лица — тронутое какой-то глубокой и вечной печалью, но умиротворенное, спокойное, словно глядь морской воды в штиль, и пропитанное сокровенной смиренной нежностью.

Девушке не нужно было надевать очки, чтобы различить померкшее сияние ее коротких — до плеч — колышущихся на ветру пламенного цвета волос. Она помнила свою коллегу из прошлой жизни, Аску Шикинами, хотя практически никогда не испытывала к ней каких-то особенных чувств. Но грудь все же обожгло при ее виде, и девушка догадывалась почему — еще когда она билась в агонии на операционном столе, в момент, когда мир едва не встретил свой конец, именно эта девочка стала спасителем человечества. Когда развеялся дым разорвавшихся ракет, когда люди справились с шоком, именно ее обнаружили рядом с мертвым телом демона, ставшего причиной всего хаоса в мире. Она сокрушенно рыдала, она что-то кричала, захлебываясь в слезах, она выла, словно зверь, страдая от одной ей ведомой боли, но по пустому пистолету, по пулевым отверстиям нашедшие ее поняли, что именно эта девушка — пилот Евангелиона-02 — спасла людей от погибели. И имя ее пронеслось по всему свету, произносимое с благодарностью и торжеством, хотя то был лишь формальный повод отпраздновать долгожданное избавление от всех страхов, истинный конец войны, и переключиться, наконец, с проблем глобальных к простым житейским заботам. И кто-то из всласть имущих даже предлагал вручить ей орден-благодарность от имени всей земли, но девушка неожиданно пропала, сбежала на ближайшие девять месяцев, сокрытая тайным покровителем, а затем, как быстро ее имя возвеличили на весь свет, так же быстро о ней забыли. И теперь эта рыжеволосая девушка, точнее, женщина, поблекшая от тяжести пережитых дней, но нашедшая покой, тихо жила среди зеленых садов Токио-3, храня в себе незаживаемую боль тоски и глубоко личной, сакральной радости.

Впрочем, одинокой она не была, и пустоту в ее душе заняло новое, самое прекрасное сокровище. Достав и надев очки с трудом работающей рукой, девушка в каляске, наконец, смогла различить мирное лицо Аски, ее глубокий тихий лазурный взгляд, устремленный на маленькую девочку лет пяти, прыгающую рядом, весело смеющуюся и играющую с игрушечной моделькой авиалайнера в руках. Она удивительно походила на маму своей красотой и живостью, которой та обладала когда-то, с искренней радостью смеясь и увлеченно возясь с игрушкой, с жужжанием поднимая ее верх, словно представляя высоко в небо. Ее развевающиеся волосы темно-рыжего цвета, почти каштанового с оттенком красного вина, струились вдоль шеи по спине, лаская округлые щечки и челкой забиваясь в темно-синие глаза, но девочку это будто ничуть не смущало, и она продолжала весело кружиться по поляне с самолетом в руке.