Курс. Разговоры со студентами

Крымов. …С чем я могу уйти, черт возьми? Я уже ухожу… Я уже в пальто… С чем я ушел? Ну, не знаю, назови мне любое великое произведение, кино или книгу, и я тебе скажу, с чем я ее закрою. Как тренинг… Потому что нужно понимать, к чему это все приведет… все наши спектакли. Ты же хотела бы делать свои вещи так, чтобы люди выходили с впечатлением? Но для этого ты должна сама его представлять более или менее точно. Вот и давай поиграем в такую игру: в чем фишка, на чем сердце успокоится? Как в гадании. Вот поиграем в такую игру: назовите любое произведение, только великое, крупное. Вперед!

Ляля. Бергман «Земляничная поляна».

Крымов. С чем я ухожу после фильма? Старость – это так грустно и так велико… Часы без стрелок… Еще!

Маруся. «Дубровский» Пушкина считается великим?

Крымов. Как отдельное произведение я не думаю. Как часть великого человека – да. Ну, скажем, я закрываю Пушкина, томик стихов… Давай так, ладно? Скажем, у меня настроение, я вот почитал стихи Пушкина. С чем я закрываю? Боже мой, думаю я, как же можно быть радостным, каким-то попрыгунчиком и одновременно философом… Как будто он инъекцию кислорода мне в кровь дает, о чем бы он ни писал – о грусти, или о детстве, или о любви, о разлуке, даже о смерти. Человек-кислород, все это кислород… Еще!

Мика, Петя. «Зеркало» Тарковского.

Крымов

. «Зеркало»… Надо сейчас подумать… «Зеркало»… Я долго буду думать. Не помню, о чем я думал раньше, я был моложе и, наверное, глупее, когда смотрел, мне понравилось… Если так, задним числом, то… Как можно свою жизнь сложить из осколков, сколько потеряно, сколько можно не сказать… Но сложив какие-то оставшиеся куски, можно увидеть целое… Можно себе представить вот этого человека, раскинувшего руки и пытающегося охватить свою жизнь. И чтобы у меня кровь была на руках от этих его осколков… Печаль, какая-то философская, красивая очень печаль, чего-то разбившегося и тем не менее собранного… Оказывается, мир не обязательно подробно описывать, а можно взять куски, и мир складывается в целое со всеми своими страстями, красотами. И вот я спрашиваю, с чем бы ты хотела, чтобы я вышел после твоего спектакля про Бродского?

Мика. Вот мне хочется про это. Что от фрески остались какие-то кусочки, но ты часть этого, и ты испытываешь к этому нежность…

Крымов. Кусочки от чего? От Бродского или от мира?

Мика. От мира.

Крымов. А еще можешь сформулировать как-нибудь?

Мика. Тут много всего… Мне просто близка тема с пространством между кусочками…

Крымов. Мика. Сейчас я ухожу, я увидел пространство между кусочками… А что я почувствовал? Что я должен унести с собой?

Мика

. Что тебя все касается, что ты из всего этого состоишь. Что не бывает чего-то, что тебя не касается. То есть это хаос, который нужно собрать во что-то. Это очень похоже на то, что я чувствую в Бродском. Он все время собирает, собирает разные куски и говорит: «Спокойно, мы все собрали, и вот так нормально»…

Крымов. Ближе, ближе… Сама подумай, это очень важно, что я должен испытать на твоем спектакле и с каким чувством я должен выйти? С каким чувством – благостным, яростным, каким-то потрясенным? Ну представь себе, что я ушел с таким чувством, что да, мир един… Достаточно? Слишком лирично? Ведь Бродский поэт острый. Выдает образы на каждом шагу. Как мясорубка, куда жизнь вкладывает мясо, а он выдает образы – фарш. Или, наоборот, он мясорубка, которая работает в другую сторону: жизнь вкладывает фарш, а он выдает кусок мяса… То есть мне не хватает здесь остроты впечатления, которое ты бы описала…

Я не хочу подсказывать, это будет мое, а я хочу, чтобы это было твое. Ты очень острые вещи перечисляешь, но недоговариваешь. Он же, ну, как лесной брат… Посмотри про лесных братьев. Это жестокие партизаны. Если посмотришь фильм «Никто не хотел умирать», то поймешь, о чем я говорю. Бродский – лесной брат с примесью античности и литературы абсурда. Господи боже мой! Это уже, понимаешь, какая-то конструкция. Я же не буду потрясен, если при мне будут складывать разрушенную греческую мозаику. Я не буду потрясен, хотя это ужасно интересно. Представляете, собирают, собирают, постепенно появляется целое… Удивительно… Но я не буду нервничать. А Бродский, несмотря на свою античность, весь на нервах, правда? Его же выгнали из страны, и кусочки свои он складывает на чужбине, да? «Я ходил по улицам и только про себя говорил: „Нет, Джозеф, только без этой моветошки – ой, где моя Родина, ой, что я потерял…“»… Это он в Америке…

Что это за хам такой, великий хам такой, артистичный хам, который, оказавшись в изгнании, плач по Родине называет «моветошка», чтобы вырвать, прибить это, присобачить это гвоздем и не касаться… Не хочу впадать, не хочу впадать в эту пошлятину, моветошка – мовэ-тон – плохой тон… Где-то моя родина, я такой несчастный… Не несчастный. Не дождетесь! Кто это такой? Что это за пижон, который Нобелевскую премию называет «водичкой»?