Курс. Разговоры со студентами

Вот Толстой – бог деталей. Он бог художественности. Когда он решил быть Богом вообще, вот тут он обломался. Я сейчас это грубо говорю, но дай бог каждому так обломаться, то есть не дай бог, конечно… Но ведь весь мир следил – значит, он был почти… Но нет. А, собственно, почему нет? А может, и да. Кто говорит, что «да», а кто – «нет». Ведь крупнее его в этой амбиции быть Богом в общем-то раз-два и обчелся. Значит, это, может быть, предел, который человеку положен? В такую близость подойти к Богу… Или где-то он ошибся и был наказан за свои амбиции, и человеку так нельзя? Это все вопросы. Но то, что он бог художественный, это безусловно. Это как раз в пределах человека.

Валя. Когда я читала один момент из «Войны и мира», я поняла, что в списке не хватает какой-то красоты писательской.

Крымов. Вот-вот! Это какая-то смесь Рембрандта, де Латура, Караваджо и Репина, какая-то странная смесь, иногда зашкаливающая в какое-то засахаренное варенье, но, как говорится, с кем не бывает. Человек, который вот так написал про полк, идущий под рекой из звезд, ну, может потом написать какую-то ерунду. Господи, он же человек! Он написал полк, идущий под звездной рекой. Интересно, если это делать, куда течет эта река – в направлении движения полка или в противоположную сторону? Думаю, что в противоположную… Здесь, мне кажется, для треугольника не хватает одной вершины: где он – король. Вот как у Лермонтова: капризный мальчик, а когда Казбек рядом, лучше его нет. Вот полк идет и видит Казбек: эй, позовите этого придурка капризного, он лучше всех опишет то, что мы видим! Вот так и здесь. Там кожаный диван, плодовитая самка какая-то… А так Наташу Ростову с этими ее пеленками детскими никто и никогда…

Ну все. Оставим тебя с Богом.

Это я просто при вас тяну за какие-то ниточки, и вся система, она, как вы знаете, пластичная… Вы же рисуете, и, значит, вы знаете, что, когда рисуешь человека, это – система. Одно плечо не может быть так, если другое – так. Это же подвижная система, она крепится на позвоночнике… Опора на левую ногу – значит, это вверх, опора на правую ногу, значит… Это как шарниры. Это шарнирная система. Как только ты понимаешь, что, я не знаю, Лермонтов – это придурок, который выливает на всех суп, то есть ты левое плечо опустил, тут же ищешь – а куда правое поднялось? А, Казбек! Ну конечно! Всё. Вот и диапазон. Если что-то опустилось, ищи, где что-то поднялось. Я вообще просто Лао-цзы, да? Шестой век до нашей эры… Это точно совершенно. Тогда вы делаете системную работу. Системное мышление. Тогда вы делаете мир. Когда одна звезда погаснет, остальные звезды немножко меняют свое положение, пустоты не может быть, они все во взаимосвязи, иначе это все крутиться не будет. Когда звезда сгорает… Или когда рождается…

Эти все люди, о которых мы сейчас говорим, и еще примерно пятьдесят таких – это целостные системы. Я вам скажу больше. Если вы будете делать в театре какого-нибудь придурка, который не целостная система, а таких очень много, вы должны себя сами ощущать как целостную систему. И накладывать свою систему на эту нецелостную систему. Понимание целостности системы важнее того, что вы видите. Как Врубель говорил: «Я так не мыслю». Важно, как вы мыслите. Необходимость иметь целостную систему в себе самом важнее, чем то, что вы видите.

Так, ну хорошо, мы с четверга начнем смотреть ваши предложения… А сейчас, Маруся, вы сговорились насчет какого-нибудь автора, которого вы мне дадите? Что у вас? Только что-нибудь полегче…

Маруся, Петя. Астрид Линдгрен.

Крымов. О, елки-палки! Пеппи Длинныйчулок или вообще?

Маруся. Вообще.

Крымов. Для этого первое, что мне нужно сделать, – открыть книжку и посмотреть, без этого я буду схоластом. Средневековым схоластом, который, не зная анатомию, рисует человека. Такой художник Средних веков, когда все тело пряталось за хитоном, который весь был в складках. Вот первое, что я должен сделать… И вот вам урок первый – я дальше не смогу пройти, потому что мне нужно открыть книжку и посмотреть, какое чувство это во мне вызовет…

Маруся. Мы и не предполагали сегодня. Мы думали как раз, что мы дадим вам какое-то имя, предполагая, что вы не очень с ним знакомы, и посмотрим, как вы эти шаги пройдете…

Крымов

. А, хорошо, тогда я подготовлюсь. Дайте подумать немножко. Не так же быстро, как я от вас прошу… Первое, что нужно сделать, – это открыть и посмотреть. Для того чтобы понять, что это такое, я должен это понюхать… Я понюхаю, хорошо?

А кстати, кто написал про Карлсона? А, тоже она?..

Мартын. Лермонтов

Крымов. Вот ты пишешь: «Лермонтов – это сломанный Пушкин». Объясни. Или вот еще: «Капризный мальчик, выливающий суп на скатерть»…