Курсантские байки восьмидесятых

Дирижер меняет марш за маршем, словно тасует колоду карт, сохраняя при этом ритм барабанов на уровне девяносто ударов в минуту.

С этой же скоростью, не останавливаясь ни на секунду, правая нога сменяет левую, даже когда «коробка» стоит на месте в ожидании команды «Прямо!».

Море разноцветных головных уборов совершает движения по площади в разные стороны огромными волнами-валами размером с батальоны-«коробки».

Все как один!

Один как все!

Вверх-вниз. Ни одной задержки. Ни полсантиметра отставания друг от друга: ни вверх, ни вниз, ни в сторону.

Мелькают прямые линии рядов, шеренг и даже диагоналей. Будто мелькание линий тельняшек у бегущих утром на зарядке в строю моих одноклассников-нахимовцев – помню, помню, ребята, вас всех, всех до одного.

Рябит в глазах.

И вдруг…

…Любимое всеми «Прощание Славянки» сменяет озорной, прыгающий из стороны в сторону, торжественный и неизменно танцующий, не менее известный и любимый нами, мной марш «Преображенского полка».

В это время наша «коробка» заходит за оркестр, медленно продвигаясь к белому флажку линейного курсанта кремлевской роты почетного караула. Пользуясь этим, Лешка с Ковалем, находящиеся справа и слева от меня, под неистовство оркестра, в такт ударников, при каждом шаге левой ноги, словно в танце, закидывают ее вправо, потянув тем самым всю нашу шеренгу, а вслед за ней и всю «коробку» в сторону. Но лишь первый вздох марша завершается, падая с верхних нот второй октавы в первую, они тем же манером незаметно танцуют обратно, забрасывая правую ногу за левую и возвращая таким образом шеренгу, а вслед за ней и весь батальон на прежнее место в строю.

Танец плывет с нами в дальнем левом углу площади рядом с ГУМом на протяжении всего этого чудесного божественного произведения. Весело, едва заметным постороннему глазу зигзагом, мы выруливаем на последний поворот в исходную для марша позицию.

Лица веселеют, расцветают радостью.

Мы искренне улыбаемся – как и теперь многие участники парадов.

Ногам необычно легко, тепло. Гири, налипшие к замерзшим подошвам ботинок, исчезают. Ступни от ежесекундных ударов о камень горят, словно ошпаренные. Иглы ломаются. Ботинки удобны и воздушны.

Наши «бески» под тяжестью тугой резинки и непрекращающихся подпрыгиваний тел врастают в глубокую красную борозду, образовавшуюся прямо посередине лба. Это уже не беспокоит, скорее, напротив… возвышает.

Руки от непрерывного размахивания становятся мокрыми. Влажные перчатки с трудом удерживают стеклянные ампулы и вату.

Уши краснеют до безобразия, как у доски под грозным взглядом Пиллерса.

Затылки по-прежнему блестят от прожекторов, теперь уже светящих с крыши музея.

По вискам катятся теплые капли пота…

– ПРЯ-АМО, – шелестит по рядам и шеренгам команда начальника училища, отданная им в хаосе звуков взмахом руки. И…

…Четыреста левых ног нахимовцев одновременно впечатывают полный, почти метровый шаг по направлению к мавзолею вдоль выстроенных у кремлевской стены трибун.

Сводный оркестр вздыхает маршем нахимовцев. «Солнышко светит ясное. Здравствуй, страна прекрасная! Юные нахимовцы тебе шлют привет! В мире нет другой Родины такой!..» – шепчут сотни, нет… тысячи губ присутствующих здесь нынешних и бывших «питонов»-нахимовцев.

– Раз, два, три, четы-ыре-е, СЧЕ-ОТ! – летит над нашими двумя «коробками» пойманная первой шеренгой команда.

– И-и-и, РАЗ! – подхватывают все, резко поворачивая головы вправо и, уставившись на командира шеренги, единственного, кто продолжает смотреть вперед, с ритмом, обозначенным оркестром, чеканят шаг.

Левой-правой!

Левой-правой!

Руки ложатся по швам, мизинцы сцепляются для большей чувствительности локтя соседа.

Левой-правой!

Длинная змейка аксельбантов, подпрыгивающих на груди нахимовцев нашей шеренги, гуляет, рассыпается, играет, ползет, ходит, двигается волнами неправильной формы.

– Середина вперед!.. Пятнадцатый, тормози!.. Петрович, пузо, пузо назад! – грозно рычит Серега, шагающий двадцатым в шеренге и зорко следящий за нашими потугами вымучить монолит несгибаемой линии.

Левой-правой!

Теперь все внимают только ему. Это его звездный час. И Серега, довольный, наконец-то успокаивается, умолкает… Миссия выполнена: мы едины, мы монолит!

Левой-правой!

Децибелы сводного оркестра, оказавшегося прямо перед нами, переполняют левое ухо. Какофония звуков, многократно наложившихся друг на друга при отражении от стен Кремля, ГУМа, Собора, музея, лишает нас пространства, сознания и времени.

Левой-правой!

Левой-правой!

Никаких мыслей, лишь восторг… эйфория медленно разливается теплой струйкой по позвоночнику, унося все чувства в бесконечный простор вселенной, в его пугающую, но притягивающую нас всех пустоту тишины, покоя, неизвестности.

Левой-правой!

Прямо по кругу обруча бескозырки со скоростью 90 шагов в минуту несутся нескончаемые мурашки, с разбега падающие в глубокий красный ров, что окаймляет теперь уже всю голову, щекоча и поднимая наши коротенькие мальчишеские волосенки на самой макушке.

Левой-правой!

Шеренга превращается в единую стену ног, тел, голов.