Курсанты

– Отставить! – повернулся к ним Лещенко. – Опоздавшие в класс у меня занимаются только стоя. Там, у дверей.

– Не дойдёт через голову – дойдёт через ноги! – захихикал Шеф у стены. – Хи-хи-хи!

– Хи-хи-хи! – тут же передразнил его Каримов и спрятал лицо за громадной спиной Лёхи.

Лещенко не обратил на это внимания и продолжал:

– Дежурный, перепишите мне всех опоздавших и всех смеющихся на листок. И вот этих – тоже, – ткнул пальцем в сторону закадычных друзей. – Завтра все они будут опрошены, и я сомневаюсь, что кто-то из них выдаст «на гора» больше тройки. Но и тройки у меня можно добыть только в поте лица. Никакой халявы не будет. А теперь старшина и дежурный, встаньте!

Тарасов встал. А Плыс и без того стоял по стойке смирно.

– Старшина и дежурный, я вас записываю в рапортичке, как нарушителей дисциплины.

– Но причём тут мы со старшиной? – удивился Плыс. – Второго звонка ещё не было.

А Тарасов стоял, молча, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Ему-то, как старшине, от рапортички Лешенко ничего бы не было, а вот Плыс уже дважды только ходил чистить картошку в столовую вне очереди. А тут опять…

– О, Плыс, я вижу, вы разговорчивый парень! – радостно воскликнул Лещенко. – И сразу в бутылку пытаетесь залезть. Вот старшина-то ваш в неё не лезет. Не надо! Не надо, Плыс! Запомните: залезть в неё легко, вылезти трудно. Может, кто знает, как из неё легко выбраться? – окинул он взглядом аудиторию.

Все молчали. Никто не знал, как можно выбраться из бутылки. Да и как залезть в неё никто не знал.

– Запомните, народ! – развивал свой афоризм Дмитрий Максимович. – Из бутылки вылезть трудно.

– Причём тут бутылка-то? – двинул ногой Плыс и зацепил стул. Тот с грохотом полетел с кафедры.

Лещенко стеклянным взглядом проследил за его падением. Потом простёр перст в сторону упавшей мебели:

– Поднимите, Плыс, стул. Он государственный.

– Я буду жаловаться начальнику УЛО, – не выдержал курсант. – За что мне опять наряды вне очереди получать?

Лещенко запрыгал вдоль кафедры. В коридоре наконец-то прозвенел запоздалый звонок. Этот дневальный наверняка будет сидеть теперь тут дня два. Сделав два круга, преподаватель остановился. А его взгляд остановился на старшине.

– Вы, старшина, садитесь, – разрешил он. – А вот вы Плыс, я вижу, не любите головой работать. Вы – курсант, пойдёте жаловаться на меня – преподавателя? Хорошо. Но запомните: вы пойдёте, так сказать с челобитной по личным мотивам, а я – он указал на стул – по государственным. Зачем вы это пинали?

– Я нечаянно, – вспылил Плыс. – Да сейчас вам не тридцать седьмой год!

Тут уж не выдержали почти все. В аудитории раздался дружный смех. Вот он, вредитель! По фамилии Плыс. Лещенко поднял голову.

– Смеётесь, народ? Но знайте, что смеётся хорошо тот, кто смеётся последним. А последним буду я. Зачёты и экзамены у нас впереди. Весной травка зазеленеет, народ на полёты пойдёт, а такие, как Плыс, на узкой тропинке будут искать встречи со мной. А тропинка, как не вьётся, ко мне приведёт. Вот и посмотрим, как тогда Плыс выступать будет. Есть тут на третьем курсе курсант Жильчиков. Вот спросите его, как он сдавал зачёты? Три раза приходил и три раза уходил. Ни с чем. На четвёртый мы бы попрощались. Но пришёл он на четвёртый раз, смирив гордыню свою, бухнулся на все четыре мосла передо мной и взмолился: поставьте, зачёт, летать ведь надо, а командиры не дают – двойка по приборам. Задавал я ему вопросы, задавал, на тройку кое-как натекло. Тёмный человек. А ведь мог бы и двойку поставить, – обвёл он аудиторию изучающим взглядом. – Так что с самого начала ройте землю, ройте, как мамонт копытом её роет! – закончил очередной монолог Дмитрий Максимович.

А в классе давно и не тихо смеялись, представив огромного курсанта Жильчикова, а кто и мамонта с конскими копытами. И как они этими копытами роют землю? И только стоящий у стены Шеф, прилично перепуганный угрозами, подумал в растерянности, что, чёрт возьми, у Жильчикова-то копыт точно нет, а вот у мамонта? А рядом стоящий Каримов тоже подумал. Но не про копыта, а про то, что уроки шплинта у него будут самыми любимыми. Это точно! Примерно так думали и другие. И только Гарягдыев смотрел на Лещенко удивлённо и весело, и думал совершенно иначе, мысленно выговаривая: «Плевать я на твои причуды хотел, клоун, шплинт несчастный. Я Кривой Рога закончил и имею диплом. И чтобы я каким-то копытом земля копать? Не выйдет!». Он был освобождён начальником УЛО от занятий, и даже экзамены ему впоследствии сдавать не пришлось. И использовали его в качестве лаборанта.

За обедом в столовой только и было разговоров о Дмитрии Максимовиче. Его предметы действительно первое время были самыми «любимыми».

Однажды на занятиях, когда мы уже изучили особенности его характера, привыкли к его устрашающим афоризмам и поняли, что, в общем-то, он безобиден и тройку когда никогда всё равно поставит, а самое страшное его наказание – стойку смирно переносили спокойно, Николай Иванович Цысоев как-то спросил его вежливо и смиренно: