Курсанты. Путь к звёздам

Иногда куратор приходил в казарму, а чаще на сампо. Сегодняшнее его появление в курсантской аудитории никого не смутило. Как-то так повелось, что команду ему не подавали, здоровались запросто за руку, и вели себя с Валерием Васильевичем, как с добрым старшим братом. Он сам находил возможность высказать свое мнение, а чаще слушал курсантов. Умение выслушать – качество, которым наделен не каждый, и пользоваться им надо умело. Но если Дудко говорил, то каждое слово и фраза западали в сознание лучше, чем лекция заведующего его кафедры МО и ВП.

Вместе с ним в приоткрытую дверь вошел высокий старший лейтенант с совершенно седыми висками. Из-за этого сложно было определить годы офицера, можно только догадываться: жизнь его побелила или природа наградила ранним серебром. Генка собрался было давать команду «Товарищи курсанты!» для приветствия старшего по званию, но тут Пучик сорвался с места и бросился к вошедшему:

– Дружище, здорово! Какими судьбами?!

Они обнялись, расцеловались, и сели за стол. Оказалось, старший лейтенант и Матвей из одного города. Седой приехал вчера в командировку и не мог удержаться, чтобы не посетить училище. Он уже успел послужить в войсках, побывал в местах, «о которых я не имею права говорить, но все расскажу со временем», а на вопрос о седине на висках он просто вздохнул и поведал свою историю.

Глава XXV. Трудная рота

– Закончил я наше училище с красным дипломом. На распределении, как и большинство ребят, отвечал: «Куда партия направит, куда Родина пошлет, там и буду служить!» Сил во мне было много, энтузиазма хоть отбавляй, и, главное, есть стремление служить в самых, что ни на есть трудных местах. Мечтал с первого курса: «Приду я в часть, и сделаю ее отличной!»

Таранов вспомнил, что у него на стажировке такие же мысли появились: «Значит, не один я понимаю, как важно служить на совесть!»

Седой, тем временем, продолжал:

– Попал я, по распределению, на Дальний Восток. Члена Военного совета округа в личной беседе попросил назначить меня на самую трудную и сложную «точку», чтобы вывести её в передовые. Тот по-отцовски улыбнулся лукаво, кивнул на карту, где все побережье в треугольниках подразделений с флажками, и со словами: «Дерзайте, товарищ лейтенант!» – отправил меня в радиолокационную роту – Шипун.

Добраться в неё оказалось сложно. Только с центрозавозом8 можно доплыть или вертолет при летной погоде забрасывал людей на эту сопку у берега Тихого океана. Накануне разбился Ми-6, и замполит, мой предшественник, погиб. Прибыл я в это подразделение, и почувствовал себя скверно. Три домика, казарма, склад, баня с кочегаркой, командный пункт – вот и все строения. Радиолокационная техника, конечно: П-14, П-35, высотомер, дизеля. В первый же день моего прибытия один из домов едва не сгорел: коротнула проводка на стенах, обтянутых вместо бумаги, тканью (при частых землетрясениях не так сильно поверхность ведет). Связь со штабом батальона и бригады – только по радио, раз в день. Доложишь, что жив и крутишься, как нерка в сетях.

Основная проблема в том, что роту в бригаде называли не просто трудной, а ссыльной. Каждому призыву, который отправляли сюда, так и говорили: «Бери веревку и мыло – поедешь служить на Шипун!» Сюда ссылали разгильдяев, недисциплинированных и распущенных бойцов бригады, а порой – и корпуса. Эти штрафники верховодили в казарме. Не рота – зона. Отсюда не убежишь, не дезертируешь, не уплывешь, не пойдешь в увольнение. Кругом сопки непроходимые и океан. Только на горизонте огонек случайного рыбацкого судна мелькнет, да сивучи орут на берегу, как мотоциклы на мотодроме.

Наглых воинов, хамов и разгильдяев, потомков магаданских бандитов и колымских ссыльных законными и уставными мерами в такой отдалённой роте воспитывать исключительно сложно. Обычные виды взысканий: «замечание, выговор, строгий выговор», – для абсолютного большинства из них ничего не значили. Арестовывать с содержанием на гауптвахте не могу: нет гауптвахты. Взыскания – наряды на службу вне очереди – не имели никакого влияния. Итак, ходили через день на ремень. Людей в роте не хватало. Часть бойцов несли постоянное боевое дежурство в две смены, другие шли по нарядам, третьи болели, дембеля имитировали службу, но ничего не делали. Поэтому молодежь трудилась в два, а то и в три раза напряженнее, чем положено.

На фоне жуткой дисциплины, все остальные проблемы меркли. Когда я прибыл в роту, то у тумбочки дневального никого не было, караул нес службу без патронов, в столовой молодежь ела дырявыми ложками, из машин – только один трактор был на ходу. На боевом дежурстве, правда, немного чувствовалась ответственность, но зыбкая. Единственное, на что я надеялся, так это на свои человеческие качества. Дети без отцов, воспитавшиеся у одной только матери или в интернате, могли увидеть во мне человека, старшего брата. Я в это верил.