Кусатель ворон

– Сусанин – это Гагарин наоборот. Кстати, тут недалеко все это происходило, буквально вот-вот…

Я указал пальцем в окно, на пробегающие поля.

– Кстати, может, к Сусанину и заедем. Сейчас спрошу.

Я поднялся и снова призвал Лауру Петровну:

– Лаура Петровна, а правда, что мы на могилу Ивана Сусанина заедем? В программе, кстати, предусмотрено. Вот немецкие граждане очень интересуются могилой Сусанина.

– Значит, мы будем там в соответствии с расписанием, – ответила Лаура Петровна не оглядываясь. – А вообще, Виктор, подойди, пожалуйста, ко мне. На пару слов.

И так пальцами прищелкнула.

– Яволь, кнедиге фройляйн! – я щелкнул каблуками и направился к начальнице.

Толкнул Пятахина, ну, чтобы не торчал возле немцев со своим кровавым языком, могут неправильно понять.

А вообще, конечно, путь открыт, и пятки горят, и вообще. И надо какую-нибудь запись, что ли, сделать. Возвышенным языком Ломоносова.

Отверзся путь, как чистый лист, и я в пути. Я оптимист.

Тег «Оптимизм».

Глава 7

ЗРД и другие сумрачные гении

«Именно здесь, в Щелыково, в дремучих лесах северного края, сумрачный гений Островского произвел…»

Я узнал много нового про Островского.

Александра прослезилась от пересказа скорбной баллады про Снегурочку, Леля и Мизгиря.

Болен долго изучал пруд под горкой, наверное, думал, можно ли нырнуть.

Дубина запрыгнул на памятник Островского и самонадеянно сфотографировался на коленях у классика. Лаурыч тоже хотел залезть, но мама не допустила.

Жмуркин оставил длинную запись в журнале посещений.

Иустинья Жохова идти не хотела, а когда Жмуркин все-таки ее уговорил прошвырнуться по тенистым аллеям, была атакована клещом. Клещ не успел впиться в юное тело наследницы пресвитера Жохова, Жмуркин, как настоящий рыцарь, сшиб носителя энцефалита бесстрашным щелчком.

Лаура Петровна отметила, что жил великий русский драматург не шибко, у начальника Департамента культуры дачи и поосанистее встречаются. И посмотрела на Пятахина.

Пятахин украл из музея мельхиоровую ложку и очень этому радовался. Я думаю, это специальная ложка была, для ворья, вряд ли они выложили бы сюда настоящую, но разубеждать Пятахина не стал, пусть радуется.

А вообще у классика было неплохо. Музей, дом-музей, конюшня, немцы фотографировали и дивились, Дитер нарисовал Снегурочку, похожую на Анджелину Джоли, Леля, похожего на Шварценеггера в пике формы, и Мизгиря, похожего на моего любимого актера Брэда Дуриффа.

Кража ложки Пятахину не сошла: спускаясь по барской лестнице, он поскользнулся и потянул ногу.

Пообедали бутербродами, сидя на скамейках у косогора, глядя на просторы. Все молчали, впечатленные настоящей русской красотой, только Пятахин все никак не мог заткнуться, его впечатлила конюшня, и он рассказывал Жоховой про конюшни. Про то, как предки Пятахина безжалостнейше секли предков Жоховой на конюшнях, потому что Пятахины старинный род, а Жоховы, как всем известно, из сиволапых…

– Об этом же все знают! – разглагольствовал Пятахин. – Ее предки разводили собак в Дорофеево и шили из них шапки…

– А у меня была шапка из собаки, – вставил Лаурыч. – Из овчарки!

В конце концов, Пятахин так увлекся, что задел даже Лауру Петровну, указав, что такую фамилию давали только всяким отщепенцам…

На этом месте Жмуркин рассмеялся и ткнул Пятахина в бок двумя пальцами, видимо, джиу-джитсу изучают на курсах управления. Пятахин закашлялся. Со стороны стоянки послышался сигнал автобуса, Штрудельмахер созывал нас в свою колесницу.

В Щелыково мне понравилось, немного мрачновато, а так что надо.

Мы загрузились в машину и отправились путешествовать дальше. Автобус катил плавно, лишь иногда подбрасываясь на ухабах. Вместе с ухабами подбрасывалась фундаментальная прическа Лауры Петровны, а я думал, что в мире много несправедливости. Еще думал, что про «сумрачного гения» я где-то уже слышал, или читал, или по телевизору, ну и ладно, кто бросит в меня камень?

А история про Снегурочку была хороша, тетенька, которая ее рассказывала, просто лучилась, люблю таких людей, ну, которые с энтузиазмом. Александра, кажется, растрогалась даже. Заинтересовалась, записывала в тетрадь.

Я пристроил ноутбук поудобнее и продолжил:

«Сумрачный гений Островского произвел на свет прекрасную Снегурочку. Наши немецкие друзья впервые услышали эту чудесную русскую балладу…»

– Смотри чего!

Меня потрогали за плечо. Опять. В проходе опять стоял Пятахин и выглядел особенно отвратительно.

– Я тут придумал, смотри.

Пятахин сунул руку в карман и вывернул из него прозрачную банку, в которой копошилось что-то зоологическое.

– Быдлеска, – пояснил Пятахин. – Я сеструхе показал, ее два раза стошнило. Как?

– Впечатляет, – согласился я.

Пятахин скрутил крышку и вытряхнул на ладонь лягушку. Самую настоящую, зеленую, пучеглазую, себе на уме лягушку, с прищуром.

– Возле памятника поймал, – пояснил Пятахин. – Этому, Островскому. Там их много.

– Молодец, – похвалил я.

– Сандра! – позвал Пятахин. – Сандра, смотри! Культура! Достоевский!

Александра повернулась, помахала рукой.

– А эта Сандра ничего, – подмигнул мне Пятахин. – Даже очень. Такая…