Кусочек жизни. Рассказы, мемуары

Помню — плыли мы по Волге. И на каждой остановке видели новобранцев. Парни шагали под бабье причитанье. Причитанье было необходимо. Таков был ритуал.

Парни шагали бесшабашно и как бы равнодушно. Но со всех берегов неслась «расстанная».

«Последний нонешний дене-ок», — такая отчаянная, за душу хватающая песня. Точно вся Волга провожала их и плакала этой песней. И радость, и горе русской души ведь всегда шли с песней.

Теперь уж мы привыкли к сдержанным деловитым солдатам Европы. А они тоже удивлялись в прошлую войну, когда слышали лихую «Мелку-пташечку» шагающих по французским дорогам русских воинов.

Вспоминается юг, Кавказ того же времени. Помню, зашли мы на почту и вдруг слышим на улице грохот телег, конский топот, и радостные, праздничные голоса поют что-то знакомое, а узнать нельзя.

Вышли на улицу, смотрим — катят телеги, покрыты коврами, разубраны цветами, лентами, лошадям в гривы вплетен кумач, завиты позументы. И сидят на телегах парни в красных, синих, желтых рубахах, шапки заломлены набекрень, раздирают гармошки, перебирают лады, и с ними рядом разряженные румяные бабы, обнимают их за плечи, смеются и во все горло радостно, лихо, буйно поют: «Последний нонешний дене-ок».

Ну, до того весело, счастливо, разливисто, что и узнать песню «расстанную» только по словам можно было.

— Что это у них — свадьба? — спросили мы. — Как весело гуляют, да и сколько телег, одна за другой, так и катят.

— Какая там свадьба! — отвечали нам. — Это наши казаки на войну идут.

А для казаков война была делом очень страшным. Немцы казаков в плен не брали. Это было решение твердое — и казаки твердо об этом знали. В день объявления войны мы видели в Германии наклеенные на стенах вырезки из газет — последние известия, в которых говорилось, что к границе уже приближаются несколько казачьих полков. И все они вооружены нагайками. И немцы в ужасе читали об этом, неизвестном, вероятно, очень страшном оружии.

Отжужжало, ушло, улетело, там под звездами. Светает. Можно уснуть.

Может быть, приснится этот яркий солнечный день. Синее небо, красный кумач и смех, и раздольная, радостная песнь о «последнем деньке»? Неповторимое! Незабываемое!

Париж

Существует такой чисто парижский анекдот: вылезли двое пьяных из бистро, уставились на небо и стали спорить, что сейчас светит — луна или солнце. Решили обратиться к прохожему.

— Простите, — ответил тот. — Je ne suis pas du quartier. Я не из этого квартала.

В сущности, история эта даже не очень шаржирована. Каждый парижанин принадлежит своему картье. Только его картье ему дорого и интересно. Остальной Париж ему не нужен.[119]

Он даже как бы гордится, что не знает «чужих» улиц и их способов сообщения.

Существует и другой парижский анекдот.

Около памятника Виктора Гюго останавливается иностранец и спрашивает прохожего:

— Это что за памятник?

Прохожий смотрит на неуча с удивлением и отвечает с негодованием:

— Но… это Виктор Гюго, раз здесь площадь Виктора Гюго.

Тогда иностранец — неизвестно, искренно или нарочно — спрашивает:

— А кто же такой этот Виктор Гюго?

Прохожий разводит руками:

— Я не из этого картье.

Кажется, ни в одной стране мира не найдете вы таких не похожих друг на друга кварталов, как в Париже.

Дома, магазины, скверы, прохожие, костюмы, само уличное движение, темп жизни, разговоры, даже собаки, и те другие. Попадая из одного квартала в другой, вы точно переезжаете в другой город. Иногда будто из столицы в провинцию.

Вот центр города.

Автомобили ревут сплошной стеной.

Здесь больше ездят, чем ходят. На тротуарах не очень много народа, больше которые вышли из магазина или те, которые подъехали к магазину и смотрят на витрину перед тем, как войти.

Автомобили ревут от нетерпения.

Здесь самый пульс жизни, здесь медлить нельзя.

Перед бриллиантовой витриной — диадемы, колье, много-тысячные перстни — остановился с разбега элегантный молодой человек. Стоит. Глаза заволокло туманом. Ноздри чуть-чуть вздрагивают, он точно в трансе.

Кто он? Влюбленный, мечтающий видеть эту диадему на голове своей королевы? Гангстер, обдумывающий способ неслышно выдавить стекло?

У той же витрины, тоже с разбега, останавливаются две дамы. У них анатомически обтянутые юбки, серо-серебряного цвета волосы и, как бывает часто у француженок, — тонкие ноги с вогнутыми внутрь носками.

Они смотрят на бриллианты, и уголки рта опускаются у обеих напряженно и злобно.

А внизу, на тротуаре, у самой витрины, пристроилось странное существо. Однорукое, безногое, на низенькой четырехколесной платформе, прижалось существо спиной к стенке, вставило себе в нос какую-то сопелку, вроде гармошки, и дует ноздрей вальс из «Веселой вдовы». Тут же на тротуаре стоит коробочка из-под ваксы для собирания от щедрот слушателей.

Те, трое, у витрины отошли, оторвались. Элегантный молодой человек пошел за ними.

Он их убьет. Или они его заманят и прикончат.

А сопелка сипит из «Веселой вдовы».

За окном, за бриллиантами, серьезные, строгие приказчики, скорее похожие на банкиров, чем на торговцев, задумчиво смотрят на улицу.