Кутузов

Тем не менее назначение в Вильну нельзя однозначно воспринимать как знак немилости. Александр I уделял особое внимание общественным настроениям в губернии, граничившей с герцогством Варшавским, которое и после Тильзитского мира рассматривалось в России не иначе как «пистолет, направленный в грудь России» Бонапартом. Губернатор Виленской губернии должен был привлечь к себе сердца местных жителей, одновременно наблюдая за их благонадежностью. В этом случае немаловажно было то, что Михаил Илларионович с блеском состоял в этой должности при Павле I, пользуясь уважением в свете. 3 августа Кутузов сообщал дочери: «Третий день, как приехал в Вильну; нашел здесь мало людей, для того, что разъехались по деревням; однако ж театр полон. Здесь нашел французский театр из Москвы. <…> Едучи через Минск, нашел там губернатора Радинга с женою, который был в Ревеле вице-губернатором, и целый день говорил с ими только об Дашеньке Тизенгаузеновой; так ее хвалили, что я растрогался: „Она так умна, что уже могла бы хозяйничать в доме“; так немцы ее почитают. Катенька и Дашенька, что делает Костенька? Умен ли он так, как Дашенька?»³⁶ Пожалуй, это письмо знаменательно тем, что Кутузов отвел в нем больше места Дашеньке, чем ее сестре Катеньке, и заинтересовался, наконец, Костенькой, сыном Дарьи, которая первой, «по старшинству», упоминается в следующем письме: «Любезная Аннушка. <…> Я в Вильне нашел много старых знакомых и удивился, что у всех лица переменились и все стали старее десятью годами. Зато есть дети знакомые, которым стало по 17, по 18 и по 20-ти лет. Любезная Лизанька, скажи мне правду, лучше ли тебе? Успокой меня, потому что я очень страдаю из-за тебя. Здесь знаменитая певица М-те Франк. Она не хороша собой и имеет все манеры итальянской актрисы. Она меня потешает тем, что вообразила себе, что я питаю к ней сильную страсть. Поет она, как ангел. Катенька ее слышала у Чернышевых; скажи ей, чтобы она мне сообщила, какое впечатление произвел на нее талант г-жи Франк?»³⁷ Михаил Илларионович спешит разуверить семейство в том, что он испытывает сильную страсть к знаменитой г-же Франк, но неподдельный интерес к ней скрыть ему не удается: его даже интересует мнение внучки по этому поводу. Читатель, вероятно, уже заметил, как легко и с удовольствием в письмах к жене и дочери генерал обсуждает женщин, которые постоянно находились в его окружении: то сумасбродная г-жа Зубкова, то Филис, то г-жа Франк… Н. А. Троицкий поставил под сомнение счастье семейной жизни Михаила Илларионовича и Екатерины Ильиничны, добавив к этому, казалось, несомненные факты измен супружеским узам. По замечанию Н. А. Троицкого, у М. И. Кутузова было «патологическое влечение» к женскому полу, да еще он и не считал нужным скрывать от посторонних глаз своих разновозрастных «повелительниц». Действительно, граф А. Ф. Ланжерон сообщил в своих Записках о неприглядных, с точки зрения морали и нравственности, поступках нашего героя: «Первым делом Кутузова, по приезде в Бухарест, было отыскать себе владычицу

(выделено мной. — Л. И.); сделать это было совсем не трудно, но его выбор поразил нас. Он пал на 14-летнюю девочку, племянницу Ворлама и бывшую уже замужем за одним молодым боярином Гунианом. Она очень понравилась Кутузову, и он, хорошо зная валахские нравы, приказал ее мужу привести ее к нему, что он и исполнил. На следующий день Кутузов представил нам свою возлюбленную и ввел ее в общество, но, к несчастью, этот ребенок скоро начал иметь на нас большое влияние и пользоваться им исключительно для себя и своих родных. Когда 64-летний старик, одноглазый, толстый, уродливый, как Кутузов, не может существовать без того, чтобы иметь около себя трех-четырех женщин, хвастаясь этим богатством (выделено мной. — Л. И.

) — это достойно или отвращения или сожаления <…>»³⁸. Прежде всего, следует отметить, что лишь один Ланжерон был так категоричен в оценке внешности Кутузова. Его земляк граф П. Л. де Боволье не отмечал, что русский генерал был отталкивающе безобразен: «В разных сражениях получил он много ран, причем потерял <…> глаз; тем не менее, выражение его лица было поразительно умное»³⁹. Генерал М. И. Маевский отмечал: «Я должен правду сказать, что обворожительный тон, дар и обращение Кутузова составили ему друзей в армии и даже во всей России»⁴⁰

. Л. Л. Беннигсен, четвертая (!) жена которого, будучи моложе его дочери от первого брака, входила в число почитательниц М. И. Кутузова, отмечал: «Одаренный от природы живым умом, он любезен в обществе, в особенности с прекрасным полом, у которого он всегда имел успех <…>»⁴¹. Однако нужно обратить внимание на выделенные в тексте фрагменты, из которых следует, что Кутузов не предавался тайным порокам, а окружал себя женщинами с целью продемонстрировать их обществу. И какому обществу! Приглашая любимую дочь Елизавету Михайловну в Бухарест, чтобы отвлечься от невзгод и получить облегчение от болезней, любящий отец сообщает ей: «Ты увидишь новые лица, между прочим, замужнюю женщину 13–14 лет, такую простушку и забавную»⁴². И здесь поневоле возникает чувство, что мы имеем дело с мистификацией, спектаклем, который можно разыгрывать даже в присутствии домочадцев. «Выхватив» из контекста времени только один исторический персонаж, мы мало что поймем. И снова цитата: «Я слышал, что, когда князь Куракин собирался в Париж послом, для него были приготовлены богатые покои, роскошные экипажи и метресса, которую он, кажется, никогда не видал, хотя карета посла обязывалась стоять у ее крыльца по два часа в день

(выделено мной. — Л. И.)»⁴³. Кто сможет объяснить, для чего князю A. Б. Куракину, принадлежавшему к тому же возрасту и общественному кругу, что и М. И. Кутузов, нужна была «метресса», которую он «никогда не видал», но афишировал свои отношения посредством «дежурства» кареты с его гербом у ее двери? Приведем еще один показательный пример, касающийся уже самой Екатерины Ильиничны, о которой поведал в Записках B. И. Левенштерн: «Кутузова была женщина чрезвычайно умная; она прекрасно говорила по-французски, но с весьма оригинальным акцентом. В молодости у нее было много поклонников; было заметно, что она с трудом мирилась с тем, что время брало свое. Весьма снисходительная к ошибкам других и любезная с теми, кто ухаживал за ее дочерьми, она нападала на мужей, которые их ревновали. Не знаю, почему ей пришла в голову фантазия показать в ее интимном кругу, что я был ее любовником. Так как мне это вовсе не нравилось и могло повредить мне в глазах молодых женщин, то я решил изобличить ее выдумку, но сделал это довольно грубо. Г-жа Кутузова пригласила к обеду, запросто, двух своих приятельниц, княгиню К., графиню З. и меня. Эти две дамы славились своими легкими нравами; у каждой из них заведомо был любовник, из молодых гвардейских офицеров, которых оне щедро наделяли деньгами. Поэтому я был крайне удивлен, очутившись один в обществе этих трех дам. Мне тотчас пришло на ум, что г-жа Кутузова хотела этим показать, что я для нее то же, что означенные гвардейские офицеры для этих дам. Я был недурен собою и пользовался успехом у женщин, так, что это могло быть приятно ей, но не мне. Я покраснел от досады от одной этой мысли, однако, не потерявшись, подошел к хозяйке дома, рассыпался перед нею в извинениях, по поводу того, что не могу отобедать у нее, и в присутствии дам сказал ей, что это день ангела девицы St.-Claire, танцовщицы, у которой я обещал быть непременно и, зная снисходительность присутствующих дам в сердечных делах, я уверен, они извинят меня за то, что я решился столь откровенно высказать им причину, лишающую меня возможности провести время в их обществе. Затем, не ожидая ответа, я уехал. Очень довольный моей дерзостью, я пообедал в ресторане, не подумав даже ехать к St.-Claire…»⁴⁴ Спрашивается: зачем Екатерине Ильиничне этот спектакль, совершенно непонятный и возмутительный для молодого человека? В 1812 году в письме государю Л. Л. Беннигсен жаловался на то, что Кутузов возит за собой женщину, переодетую казаком. А. А. Щербинин впоследствии поправил приятеля-недруга Кутузова: «Беннигсен не знал, что женщин было две». Когда письмо огласили на заседании Чрезвычайного комитета в Петербурге, то старый фельдмаршал Кнорринг отозвался: «Подумаешь, беда; Румянцев возил их четыре». Последнее замечание очень серьезно для понимания психологии поведения Кутузова: если высокочтимый полководец возил при себе четырех женщин, переодетых казаками, значит, и он, Кутузов, должен следовать этому стереотипу поведения «большого барина» и главнокомандующего, несмотря на денежные затруднения и недуги. Неважно, зачем он возил этих женщин, но они обязательно должны были находиться в его свите! Как говорили о его бывшем наставнике и благодетеле графе П. И. Шувалове: «в любом возрасте он считал своим долгом обожать красоту душой и взглядом». Для Кутузова это было, по-видимому, делом принципа, так же как и считать, что государь и Отечество — неразделимы. В 1814 году в обществе удивлялись, когда старый соратник М. И. Кутузова донской казачий атаман граф М. И. Платов зачем-то привез из Лондона «английскую девку»; ответ атамана снова наводит на мысль о некоем стереотипе поведения: «Я сделал это не для физики, а для морали».