КУТУЗОВ

«Вот если бы наш Федя знал, куда мы поехали! – подумал Михаил Илларионович. – Но Федю брать нельзя: тут нужна осторожность, а он, как увидит гарем, все на свете забудет!»

Они на каике перебрались через Золотой Рог. На стамбульской стороне их ждали верховые лошади.

Михаил Илларионович велел Пизани везти его к султанскому саду.

Кутузов с сопровождающими медленно ехал по кривым, узким и грязным улицам Константинополя.

Стаи голубей то и дело вспархивали из-под ног лошадей. Голубей в Стамбуле водилось много: мусульмане любят и почитают их.

Михаил Илларионович издалека, по одним разноцветным папушам, распознавал прохожих: греки должны были носить только черные туфли, евреи – только синие, армяне – только красные. В желтых ходили одни турки.

Навстречу попадались турчанки, закутанные от глаз до самых пяток в безобразно широкие, словно мешки, фередже*. Они шли по-утиному, вперевалку.

____________________

* Ф е р е д ж е – длинное покрывало.

Встречались мулы, навьюченные огромными корзинами с овощами, буйволы, медленно тащившие арбу с мешками. Арба пронзительно, немилосердно скрипела.

Но в общем турецкая часть города была менее оживлена, чем кварталы Пера и Галата, где жили европейцы.

Турок предпочитает сидеть, поджав ноги, на балконе дома, в бане, кофейне или просто на площади с неизменной трубкой в зубах. Он не терпит суеты, не кричит, не поет, не смеется. У турецких лавок не слышно галдежа и зазываний, как в Галате: турок торгует без запроса. Он горд, ленив и потому важен.

– Однако как долго тянутся переулки! Когда же выедем на главную улицу? – спросил у Пизани Кутузов.

– А мы уж давно едем по ней, – ответил советник посольства.

Стамбул вблизи оказался хуже, нежели можно было предполагать, глядя на него издали.

Михаил Илларионович терпеливо ехал, раздумывая о турках. Присматриваясь к ним, он находил в их характере много противоречий.

Турок три раза в день совершает омовения, у него на каждом шагу прекрасные мраморные фонтаны с обязательной надписью из корана: «Вода все оживляет», и в то же время он – неопрятен. Вот у этого щеголеватого бин-баши из-под нарядного мундира выглядывают рукава грязной сорочки.

Турок как будто воздержан в еде, но в то же время у него за обедом подают десятки блюд…

Кутузов ехал, с интересом глядя по сторонам.

Наконец впереди показалась высокая белоснежная стена, – видимо, начинался султанский сад.

Пока тянулись улицы, бин-баши, молодой, красивый турок, сохранял полное спокойствие. Он гордо ехал впереди всех, с удовольствием посматривая по сторонам и не предчувствуя, какой рискованный шаг замышляет этот стеленный, важный русский посол.

Вот и широкая калитка с красивой резной мавританской решеткой. Возле нее, скрестив ноги, сидел в дремотной позе черный евнух с ятаганом за широким красным кушаком.

Бин-баши уже миновал евнуха, когда посол, ехавший сзади, вдруг повернул к запретной калитке.

Бин-баши быстро поворотил коня и, подскакав к послу, стал торопливо объяснять ему, что в этот сад въезжать никому не дозволено.

– Скажите ему, Николай Антонович, что я это и сам прекрасно знаю! – спокойно ответил Кутузов, продолжая ехать к калитке.

Евнух очнулся от своей дремоты, с неожиданной легкостью вскочил на ноги и кинулся в калитку.

Кутузов уже подъехал к решетчатым дверям, когда перед ним вырос второй черный евнух, – видимо, какой-то старший: у него на голове вместо тюрбана торчала шапка, похожая на бутыль.

– Кто едет? – свирепо вращая белками, закричал евнух, загораживая собою дверь.

– Посол императрицы Российской, принесшей оттоманам мир! – невозмутимо ответил Кутузов.

Бин-баши, которому, вероятно, было приказано вообще ни в чем не перечить послу и который видел, с какими почестями встречал русского генерала сам султан, закричал что-то.

Евнух продолжал стоять на месте.

– Если ты въедешь в сад, солнце падишаха перестанет освещать мою голову! – в отчаянии завопил он, видя, что Кутузов не намерен отступать.

– Что он говорит? – обернулся к Пизани Михаил Илларионович.

– Султан казнит его, если мы въедем в сад!

– Скажи ему: не казнит, а наградит. Он впускает в сад посла монархини, перед которой ничто не вянет, а все цветет!

Кутузов вынул из кармана горсть рублей и щедро сыпнул их на землю.

Евнух кинулся собирать рублевики. Кутузов, Резвой и Пизани въехали через широкую калитку в этот запретный сад.

Бин-баши не посмел следовать за ними.

Они ехали по прекрасной аллее из кипарисов.

Сад был великолепен, но Кутузова он не интересовал: Михаил Илларионович смотрел, где же гуляют султанские жены, одалиски.

Он в нетерпении пришпорил коня.

Впереди на широкой лужайке серебрился большой фонтан, обсаженный розами и миртом. У фонтана сидели и стояли женщины.

Услышав топот коней, женщины не испугались, не стали убегать, а с любопытством, во все глаза, смотрели на скачущих к ним всадников.

Одалиски не успели или не очень старались закрыть ясмаком лица.

Тут были худенькие и полные, голубоглазые и черноокие, с волосами светлыми, как лен, и черными, как смола.