Кутузов. Книга 1. Дважды воскресший

Несмотря на свои шестьдесят пять лет, Екатерина была еще свежа лицом, сохранила все зубы и прекрасную линию рук. Говорила она твердо, без шамканья, только несколько мужественно. Читала в очках, причем с увеличительным стеклом. Не любила курсивных, письменных букв, и ей всегда писали донесения крупным прямым шрифтом, обыкновенно в пол-листа. Однажды, когда ее застал за чтением новый секретарь Грибовский, императрица с улыбкой сказала ему:

– Верно, вам еще не нужен этот снаряд. Сколько вам лет?

– Двадцать восемь, ваше величество, – ответил тот.

– А я уже тридцать два года на троне, – покачала Екатерина головой. – И от долговременной службы государству притупила зрение и принуждена теперь очки употреблять…

В другой раз, отдавая Грибовскому собственноручную записку об отыскании некоторых справок для сочиняемого ею устава Сенату, государыня добавила:

– Ты не смейся над моей русской орфографией. Я тебе объясню, почему я не успела ее хорошенько узнать. По приезде моем сюда я с большим прилежанием начала учиться русскому языку. Но тетка Елизавета Петровна, узнав про то, сказала моей гофмейстерине: «Полно ее учить, она и без того умна». Вот отчего могла я продолжать занятия только по книгам, без учителя. И это послужило причиной, что я плохо знаю правописание…

Зато если бумаги Екатерины действительно приходилось поправлять, то говорила она достаточно чисто, а главное – любила употреблять простые и коренные русские слова, которых знала во множестве…

Вечера государыня проводила в кругу близких и доверенных лиц.

Бывали приемы большие, средние и малые. На первых назначался обыкновенно бал с ужином и число приглашенных достигало 150–200 персон. Здесь появлялась вся знать и иностранные посланники. После бала давались спектакли, в которых участвовали знаменитости того времени – композиторы Сарти и Ситароза, певцы Маргикези и Мажорлетти, мимы Пик, Росси, Сантини, русские драматурги и актеры Дмитриевский, Шумский, Сандунов, Трепольская. Разыгрывались и французские комедии и оперы – Седена, Филидора, Гретри. Иногда экспромтом приказывалось быть маскараду: Кутузову как-то пришлось явиться в костюме римского жреца, и он все терял сандалии. Средние приемы отличались от больших только числом лиц.

Совсем иной характер носили малые приемы, на один из которых Михаил Илларионович был приглашен вскоре после своего возвращения из Константинополя.

9

Вначале было разыграно представление. Но здесь трагедию Расина «Ифигения в Авлиде» разыграли сами придворные особы: граф Вильегорский представлял Агамемнона, его супруга – Клитемнестру, граф Шувалов – Ахилла, генерал от инфантерии Тутолмин – Улисса, красавица Мятлева – Ифигению. В оркестре виднелись всего четыре музыканта: скрипка, виолончель, флейта и арфа.

«Да, верно, хуже трагедию сыграть было бы невозможно…» – сказал себе Кутузов, слушая завывания и преувеличенные крики со сцены.

После спектакля каждый мог делать что хотел. Прогуливаясь с неудавшимся Улиссом – правителем Волынского и Подольского наместничества Тимофеем Ивановичем Тутолминым, Михаил Илларионович шутливо хвалил его способности трагика и не без любопытства читал на стенах объявления, развешанные специально для малого приема.

Запрещалось вставать перед государыней, даже если бы она и подходила к сидящему или вступала с ним в разговор, продолжая стоять возле него. Запрещалось иметь сердитый вид, обмениваться оскорбительными словами, говорить дурно о ком бы то ни было, даже вспоминать о ссорах. Злоба и ненависть должны были быть оставлены за дверью вместе со шпагой и шляпой. Запрещалось лгать и говорить вздор. Штраф в десять копеек, который опускался в кружку для бедных, взимал с провинившихся казначей – граф Александр Андреевич Безбородко[46], присутствующий в Иностранной коллегии, а с недавних пор и обер-гофмейстер двора.

«Ее величество всю жизнь преследует масонов, – подумалось Кутузову, – а сама создает на малых эрмитажах воистину новую ложу братства вольных каменщиков!»

В одном из покоев он увидел Екатерину в окружении своих внуков – хорошенького восемнадцатилетнего Александра и курносого, в батюшку, шестнадцатилетнего Константина, – а также молодого красавца Платона Зубова, графа Безбородко и маленького, очень некрасивого австрийского посланника Кобенцля. Государыня улыбнулась Михаилу Илларионовичу и знаком руки пригласила подойти. Она все еще беспокоилась о подготовке Оттоманской Порты к войне и происках Парижа.

– Да хотя бы турки и хотели нам мстить, – успокаивал Екатерину Кутузов, – все ныне от того должно их удерживать. Страну колеблют мятежи, флот не готов. Даже для перевозки крепостной артиллерии в Измаил они намерены употреблять французские торговые суда под своим зеленым флагом. Нет, ваше величество! Ранее будущего лета турки сами носу не покажут в Черном море. Я подробно докладывал об этом в донесениях из Царьграда…

Желая отвлечь Екатерину от забот высокой политики, Безбородко сказал Кутузову с обычным своим малороссийским лукавством: