Кузьма Минин

Стало быстро светать. Оживали лавки и лари на Нижнем посаде. Появились сбитенщики, пирожники, блинники, башмачники – расселись рядом вдоль улицы… С верхней части города стали спускаться посадские на торжище. Расползлись по Мясному, Хлебному, Солодовенному, Железному и другим рядам. Лавок было на Нижнем базаре до четырехсот, и товаром богато.

В воздухе потянуло запахом харчевных изб, гарью из кузниц, свежеиспеченным хлебом из монастырских пекарен, построенных недавно на торгу печерским архимандритом Феодосием. Открылись две богатые лавки в пять растворов, принадлежащие соборному протопопу Савве. Оба его сына, Игнатий и Василий, подошли к Минину, поздоровались, купили два куска мяса.

– Вчера после утрени отец о тебе богомольцам поминал. Воевода Алябьев достохвальною назвал твою службу в его войске. Спасли вы нас от разорения… Все купцы о вас, наших защитниках, богу молятся…

Поклонились Игнатий и Василий Минину с особым уважением и отошли.

Лавки протопопа Саввы были на самом бойком торговом месте, недалеко от бечевника, у Гостиного двора, около церкви Николая Чудотворца. Тут же находилась и Земская изба – сердце всех торговых дел на посаде, а рядом с ней – Таможенная изба для сбора пошлин.

А совсем рядом… Волга…

Направо от Гостиного двора и до самых Ивановских ворот раскинулась главная городская площадь – здесь читались царские указы, вершились суд и расправа: пытка, правеж, торговая казнь…

Здесь теперь собралась кучка торговых мужиков. Вполголоса, с оглядкой, шел разговор – кого выбрать старостой. Скоро сход. Судовой кормщик Данилка да кузнец Яичное Ухо рассказали, что всеми уважаемый протопоп Савва в Спасо-Преображенском соборе ныне указал на Минина как на честного защитника родины, ныне такие именно люди в старосты и нужны. Охлопков, правда, хороший, степенный человек и очень богатый, да только он до народа не любопытен и земские дела его к себе не влекут. Кузьма – иное. Хитер и любит деньгу, конечно, и он, как и весь торговый люд, но больше всего заботится все же о государстве и добровольно, без понуждения, ратником вступил в алябьевское войско, был храбрым в походах, своей жизни не щадил… Это – знак!

Кое-кто возразил против Минина: обеднял, мол, нечем ему, кроме храбрости, красоваться перед людьми. Федор Марков и Охлопков куда богаче, и уважение к ним за их самостоятельность на посаде громадное. Проедут в своих ковровых возках по улице, так им народ до самой земли кланяется, а с Мининым – все запанибрата, в один ряд с собою ставят его даже боярские холопы… И он не гнушается дружить с самыми последними подневольными людьми. Марков и Охлопков знают себе цену, держатся с достоинством и многие у них в долгу, даже воеводы и дворяне. Куда же Кузьме с ними равняться?!

Поднялся спор. Дошло чуть не до драки. Сбежались бурлаки, плотники, ямщики – мининская сторона сразу перевесила.

– Нам правды надо! – ревели бурлаки. – Без хлеба и правды – не жизнь, а вытье. Проклятые паны испортили всех… всю жизнь! Чистоты нет… Смерть ляхам! Кузьма бил их, – за то любим его мы! Любим!

Глаза их были гневные, страшные. Сторонники Маркова и Охлопкова разбежались: с бурлаками шутки плохи.

А Минин в это время распродавал последние куски мяса.

От покупателей отбоя не было. Около его лавки толпился народ. Каждый покупавший мясо стремился услышать от него хоть одно словечко о войне с ляхами, о битвах с ними, о Москве… Кузьма охотно рассказывал всем, как дрался он с поляками под Балахной, на муромских путях.

Его слушали, затаив дыхание.

Распродав все мясо, Минин попрощался с толпившимися около его лавки посадскими и пошел к себе домой.

Нефед и дядя Митя бражничали. Татьяна Семеновна разложила на печке бобровые шкурки, румяная, веселая: «Наконец-то Минич взялся за ум!»

Дядя Митя, сильно захмелевший, поднялся со скамьи и облобызал Минина:

– Кузьма Минич, друг, благодарствую… Угостил меня твой отрок на славу. Век не забуду.

– Сколько тебе за бобров-то?..

– Что дашь – на том и спасибо!..

Минин дал пять рублей. Митя пришел в восторг. Больше этого ему бы никто и не дал.

– Скажи и другим монастырским тяглецам, пускай несут ко мне, когда что будет… Да передай народу: с врагами придется, видимо, всем побороться… Москва в их руках. Можно ли то терпеть?!

– Батюшка, Кузьма Минич! Сзывал уж нас тут без тебя воевода… Денег требовал. Биркин какой-то из-под Москвы от Ляпунова приехал… Собирает казну. А воевода Репнин уж и к Москве будто ушел, увел ратников в помощь Ляпунову…

Минин нахмурился.

– Знаю. Слыхал ли ты поговорку: «Баран бараном – и денежки даром!» Так и тут. Деньги с великим трудом даются. Зря сорить их не след. Ушел Репнин – и слава богу. А нам надо подумать о себе, о своей защите против поляков… Вон продал я мясо, а что осталось мне? Три рубля! Три рубля осталось, а тебе пять дал… Понял?! Как же так – бросать деньги неведомо на что?! Запас да замок – лучшие други. Боярские походы – яма, все одно ее никогда не переполнишь. От них добра не жди!