Кузнец

Решили, что пойдут из Хабаровска два самых новых коча – парусно-гребных судна изрядной вместимости. Была на них палуба и даже «чердак», то есть каюта. На вооружении были четыре пушки по бортам. Но мы решили установить еще и по носовой и кормовой пушке. Грузовые и транспортные суда пойдут из Благовещенска. Шесть пушек на речном судне – это сила. Причем наши пушки можно и на лафет установить, если нужда будет.

После долгих споров решили взять с собой и один «гатлинг». Но не устанавливать его, а, наоборот, хорошо спрятать и без крайней нужды не демонстрировать. Отобрали и две сотни лучших пищалей, думаю хватит. Ну, и запас гранат. Не на войну, конечно, едем, но лучше, чтобы все козыри были с собой.

На третий день после боя у Корчеевской луки уже вышли в новый, надеюсь мирный, поход.

Всё же у семейной жизни есть издержки. Уходил я с тяжелым сердцем. А Люда так и вовсе выглядела как ушибленная. Даже маленький Андрейка хмурил едва видимые бровки и кряхтел, как старичок. Вроде бы идем по очень важному делу, все это понимают. А всё равно расставание – вещь крайне тяжелая.

Уже на пороге обнялись с Людкой. Она так, как в первую нашу ночь в новой жизни, провела по моему лицу пальцами, словно запоминая. Чувствую, сейчас оба реветь начнем. Повернулся, выскочил из дома, из ворот, как ошпаренный. Ничего, родная! Скоро уже все срочные дела утрясу, тогда и будем вдвоем. Хотя нет, втроем, а там и, глядишь, вчетвером.

Плыли быстро. Остановку сделали только однажды, ноги размять. Дошли до Благовещенска за пять дней – почти рекорд. Устали, но отдыхать было некогда. Тимофей с Макаром занимались погрузкой, а я отправился к отцу Фоме. Говорили долго, но в конце концов пришли к согласию, что ехать ему со мной надо. Ему самому было интересно познакомиться с воеводой-богомольцем.

А про Аввакума ему, оказывается, письмо из епархии было. В Тобольске он был положен в сан протоиерея. Я не вполне сведущ в этих делах, но понял, что он над местным священством главный. Так вот, про Аввакума ему было послание с предостережением, что речи того протопопа не вполне церковные, как и деяния. Словом, в моих опасениях по поводу огнеустого отец Фома меня вполне поддержал.

Потом отправился я к деду Лавру. Тот уже давно жил не в домике на отшибе, а в городе при больнице. Практически был он моим министром здравоохранения. И должен сказать, министром этим я был доволен. Пенициллин он не изобрел, панацею от всех болезней – тоже. Как и все, уповал на молитву. Но вместе с тем жил по принципу: помоги себе – тогда и Господь поможет.

Его стараниями готовились сестры милосердия, травницы, знахарки, что собирали травы, делали целебные настои, но могли и ножом фурункул вырезать, гниющий орган удалить, зуб вырвать. Следил он и за питанием больных. На это я тоже выделял средства. Старался содержать всё в чистоте. По его просьбе отрядили двух вдов, чтобы убирали, стирали, мыли. За то они тоже получали жалование. В результате болезни и раны, от которых прежде люди умирали, теперь часто излечивались. Благовещенцы на него молились, хотя отец Фома и не вполне это одобрял.

Спросил: может ли он полечить нашего воеводу? Чем тот болен, я толком сказать не мог. Вроде кашляет часто, лицо стало на сторону кривить. Я же не Авиценна, да и сам не видел, со слов агента. Лавр покручинился, что девки еще молодые, страшно на них больницу оставлять. Но в конце концов и он согласился. Набрал своих порошков, корешков, травок, котелки какие-то взял, ступки. Короче говоря, собрались и поехали.

Точнее, пошли мы аж на восьми стругах. На пяти больших кораблях, с тремя мачтами, шли люди военные. С людьми военными, которых я взял три сотни самых-самых, шли пушки. Точнее, пушки были установлены на двух стругах, по шесть штук. Хоть и не особенно крупные, но и они – сила. Бьют на две тысячи шагов, считай с середины реки можно берег обстреливать. Стреляют и ядрами, и картечью. На тех же кораблях всякие военные запасы – порох, свинец, ядра, бердыши. Там же лежат спрятанный «гатлинг» и снаряженные коробки для него. Ну и запас малый, чтобы в пути есть, пить.

А вот на других судах воинов немного, только для охраны. Там везут припас всякий для воеводской рати; везут ясак, чтобы оттуда отправить в Москву; на тех стругах едут отец Фома и дед Лавр. Не посольство, а целый караван. Ну так не в мирную землю идем.

Теперь плыли неторопливо. Пристали в Албазине на третий день пути. Там всё было в полном ажуре. Бекетов рвался с нами. С трудом удалось его уговорить остаться в крепости. Дескать, вызывал воевода меня, а не Петра Ивановича. А маньчжуров мы хоть и утихомирили, но совсем уж отпускать вожжи не стоит. Крепость есть крепость.

Убедившись, что и здесь всё в порядке, пошли далее. Уже в устье Амура к берегу стали постоянно выходить группы всадников, не особенно похожих на наших союзных хамниганов. Они совсем не радостно следили за караваном, изредка даже пускали стрелы в нашу сторону. Правда, едва мы направляли струги в их сторону, всадники исчезали.