Квартет Розендорфа

Мы стараемся учесть все, даже самые мельчайшие детали: длину смычка, место его приложения, количество волосков, касающихся струны, давление пальцев и тому подобные, казалось бы, технические вопросы, придающие звуку окраску, теплоту или резкость — в зависимости от необходимости. Для меня это важный урок в исполнительском искусстве, но одновременно и возможность заглянуть внутрь души ближнего. В том числе и Эвы фон Штаубенфельд. Ее молчаливость и замкнутость не мешают мне четко видеть знаки, которые она невольно оставляет. Иногда меня поражает тонкость ее вкуса. Совсем без участия рассудка она проникает в самую глубь. Несмотря на всю ее враждебность ко мне, я способен ценить и уважать духовное богатство, впитанное ею с детства. Человек обладает истинными духовными ценностями, когда ему нет нужды допрашивать себя по всякому поводу.

Подлинная добродетель — та, что скрыта от глаз.

Наши споры, которые Розендорф предпочитает мирно называть «консультациями», если их записать, могли бы служить прекрасным руководством для исполнения камерной музыки. Уже сегодня я сожалею, что не записал для почина суть разговоров, начавшихся с первой репетиции, сперва нерешительно, потом все горячее. Каждый вел себя согласно своей натуре: кто приводил доводы, кто старался убедить примером, кто просто упрямился и хотел «играть так, как чувствует».

Когда буду немного посвободнее, напишу книгу в помощь участникам квартетов — любителям, играющим на достаточно высоком уровне, и даже профессиональным музыкантам. Пусть меня подозревают в нескромности. Я хорошо понимаю, что история нашего противоборства в вопросах музыкальной интерпретации не может стать упорядоченным руководством. Но ведь если мне не удастся написать книгу, подобную записи Устного учения[32]

, где обсуждение подчас завершается вничью, то ее незачем писать. Кто лучше меня знает (хотя у меня часто есть очень определенное мнение и я веду долгую борьбу, чтобы убедить товарищей), что здесь нет и никогда не будет непреложного закона: так следует играть скерцо, так надлежит добиваться согласованности — и точка. Одну и ту же пьесу иногда играют так, а иногда иначе, причем не только в разные исторические эпохи (поскольку наши современники иначе воспринимают дотошность классиков, чем воспринимали ее питомцы романтической школы), и не только два разных камерных ансамбля, отличающиеся друг от друга темпераментом, характером и техническими возможностями, но даже тот же самый ансамбль при двух разных исполнениях одной и той же вещи — один раз утром, другой вечером. Я понимаю, что последние мои слова, наглядности ради, доводят дело до абсурда, делают концепцию неприемлемой. Всякий музыкант знает, что хотя каждое исполнение отличается от любого другого из-за побочных) обстоятельств (в хамсин[33] произведение звучит так, а в прохладную погоду иначе, игра при хорошей акустике, подчеркивающей все твои намерения, не, та, что в плохом зале), однако он верит, что при всех условиях должен вкладывать душу, чтобы передать ту трактовку, которую избрал. И пусть моя книга, это еще не снесенное яичко, определит связь между такими отклонениями от столбовой дороги исполнения, основанного на преданности установленным для себя правилам, пусть она позволит нам насладиться всевозможными особенностями настроения — нашего, публики, инструмента, даже духа времени. Кроме того, такая книга обогатит неизвестный ансамбль полезными советами, основанными на поучительном опыте нашего квартета, выступающего перед всякой публикой: перед выходцами из Германии — пылкими и придирчивыми почитателями музыки, которые сидят, склонившись над партитурой, прослушав предварительно запись квартета Буша; перед вежливо внимающими фабричными рабочими или перед гимназистами, нетерпеливо ждущими необыкновенных музыкальных трюков, способных разогнать скуку. К тому же нам приходится играть в самых разнообразных условиях — в школах, спортзалах, в кинотеатрах, под открытым небом, в каменоломне или под раскаленной металлической крышей.

Далее. Я придерживаюсь мнения, что если какая-то мелодия переходит от одного инструмента к другому, то все четверо музыкантов не обязаны исполнять ее в одном духе, как это обычно принято. Конечно, есть особая прелесть в повторении мелодии на разной высоте, но я воспринимаю квартет как суть человеческих переживаний, где даже правда не одна и та же, когда исходит от разных (людей. Особенно интересует меня случай четырех разных толкований пусть даже самого простого музыкального высказывания, вроде тех квинт, которыми открывает свой квартет Гайдн.