Квартира № 41

– Я иногда перебираю в памяти наши с тобой мечты, – зазвучала моя Вера, та, из ранней юности. – Помнишь, мы мы хотели сесть в твой допотопный мини-купер и отправиться в Румынию? После того как ты съездил в молодежную столицу Европы – Клуж-Напоку. – Вера до сих пор помнила детали моих странствий, что льстило. – Как ты жаждал запечатлеть самобытные таборы в Трансильвании, особенно шебутных детей-беспризорников, а я – собирать легенды о мрачных замках, наложницах во времена, когда цыгане были рабами, и страшилки о вервольфах.

– И потом отправить бы текст Эмиру Кустурице в надежде на экранизацию, – улыбнулся я нашему совместному инфантилизму.

– А что теперь? – выскользнула из моих самобытных объятий Вера. – Ты о чем-нибудь мечтаешь?

– Вот поэтому я и пью. Хочешь, кстати? – протянул я ей флягу и заправился горячительным.

– Да нет. Права жалко и денег, – отвела она в сторону мою руку.

– А моих прав, значит, тебе не жалко? – снова пытался я настроиться на волну юмора.

– Конечно же нет.

Вера поднялась, отряхнулась, надела грязное кольцо. Попросила полить виски на руки. Терла их салфеткой. Пересела за руль. Опять ненавидела меня. В эту секунду я не понимал за что. Еще несколько часов назад понял бы, но не сейчас. Действительно, не сейчас.

– Хочешь заняться со мной сексом? – Вера задала вопрос, не отвлекаясь от дороги.

– Не имею ни малейшего желания. – Как мне казалось, я не кривил душой.

– Это хорошо. Значит, я не ошиблась в том, что жила с тобой столько лет.

Потом она говорила сама себе в моем лице, что Выхухоль ее любит. Что не первый день замужем. Что не уйдет от него. Что все случившееся – редкое проявление женской истерики. Что она в молодости пересмотрела американского кино и стала сама флегматичным истериком. Или истеричным флегматиком. Кем именно, я так и не понял.

Я – тот, кем скоро станет Выхухоль. Бывший муж. Короткая, всего в одно слово приставка «бывший» – а какая долгая прелюдия, длиной в книгу с мягким переплетом или с дешевый фильм, снятый подвыпившим студентом-режиссером в качестве дипломной работы.

Все вернулось в привычное русло. Это и радовало, и огорчало. Но самое страшное – все произошедшее не имело никакого значения. Вера повзрослела. Поздно, но повзрослела. Не знаю, что далось ей сложнее – цинизм или опыт.

Перед тем как она вышла из машины и переступила порог подъезда, мы успели обмолвиться парой фраз:

– Ты правда хотела меня там? Пусть даже со злости, – спросил я у дома.

– Конечно же нет. И я не вижу смысла извиняться перед тобой за эту фразу.

– Врешь ведь? – пытался я съязвить.

– А ты скажешь, что не хотел меня? – Она подошла ко мне впритык и сверлила взглядом, как стоматологическим бором.

– Я хотел. Просто не так. И не там.

– И не со мной? – Вера пыталась направить беседу в сторону сарказма, понимая, что мы забираемся в дебри.

– Почему не с тобой? И с тобой тоже, – словил я волну.

– Ладно, спасибо в любом случае. Ты…

Зазвонил телефон и оборвал Веру на полуслове. Выхухоль сказал, что останется ночевать за городом. Завтра вернется.

– Признайся, тебе нравится, что он сейчас гнобит себя за измену. – Я видел в Вере мазохиста и садиста одновременно.

– Кстати, тебе я никогда не изменяла. Даже в мыслях не могла представить.

– А ему? – имел я в виду Выхухоля.

Вера не успела дослушать вопрос, как ее окликнул выходящий из подъезда паренек лет двадцати на вид. Молодой, загорелый, сажень в плечах. Глупый, правда. Как окажется потом, на тот момент он даже школу еще не окончил. Он стоял с мусорным пакетом в руках, жестом показывая, что быстро метнется до помойки. Одна нога здесь, другая – там.

Вера поправила растрепанные волосы и взглядом указала мне прочь.

Я знал – ее часто желали мужчины при встрече. И ей нравилось чувство желания, она никогда не стеснялась ловить на себе открыто вожделенные взгляды, не запрещала окружающим фантазировать и представлять ее в самых непристойных позах.

Когда мы разошлись по параллельным вселенным, в ее квартире горели два окна. В одном Вера обнимала сына, в другом – няня собирала свои вещи и раскладывала по стопкам тетради на детском письменном столе. А потом окна погасли, и в одном из них замаячил красный огонек сигареты. Вера села на подоконник и прислонилась носом к стеклу. Было темно, и я не видел даже ее очертаний, но иногда осколками мыслей от стекла до меня доносились разметанные по воздуху сожаления…

А потом что-то отвлекло ее от окна… Зажегся свет. И в комнате показался молодой паренек…

Тоже мне Вера…

Надя

Неизменное родство мыслей