Кыш и Четыре дома

Кыш горестно вздохнул. Что правда, то правда. Он невероятно невезуч. И вся его жизнь – подтверждение этого факта. Ну, о каком везении может идти речь, когда родная мать отказалась от него почти сразу после рождения? Кыш сто раз слышал историю о том, как однажды зимой, той страшной зимой, когда Черная вьюга мела почти неделю, а мороз стоял такой, что птицы замерзали и падали с деревьев, его, завернутого в какие-то тряпки подбросили под дверь княжеской кухни. Старая Эдна плохо спала в ту ночь – она рассказывала, что это была темная, очень темная ночь, не было видно ни луны, ни звезд. Казалось, что весь мир погрузился во мрак, что рассвет никогда не наступит. Эдна так и говорила: «Это была ночь Полной тьмы, мой мальчик». Потом она, помолчав немного, промокала глаза уголком фартука и продолжала свой рассказ. Она говорила, что ветер и вьюга выли и плакали, как раненые звери. И это было до дрожи жутко. Но вдруг к этому вою и стонам добавился еще один звук, похожий на плач ребенка. Эдна сначала испугалась еще больше, потому что подумала, что это лесные духи вышли из чащи, чтобы выманить ее, одинокую бедную старуху, за порог, чтобы выпить ее душу.

Но время шло, а плач ребенка становился все сильнее и громче. И сердце старушки не выдержало – «Будь, что будет. Пусть лучше духи заберут мою душу, чем утром я найду на крыльце замерзшее тело какого-то малыша! Что бы сказал про это мой добрый Фридо? Фридо, который так любил детей…» Воспоминание о давно усопшем муже придало старушке сил и она, закутавшись в одеяло, и прочитав краткую молитву Матери матерей, начала открывать дверь. Но ветер был так силен, что не только вырвал дверь из слабых рук Эдны, громко ударив ее об стену постройки, но и ворвался внутрь, пытаясь задуть огонь в очаге и сметая все на своем пути.

Женщина вздрогнула и, конечно, пожалела, что открыла дверь. Она уже не сомневалась, что жить ей осталось всего несколько мгновений – вот-вот лесные духи заберут ее жизнь. Но резкий детский плач, скорее даже крик, отвлек ее от этих мыслей. Она повернулась на звук и увидела слева от двери стоящую на снегу большую корзину с двумя ручками. Не раздумывая Эдна втащила корзину внутрь и трясущимися руками захлопнула дверь.

Сначала женщина подбросила несколько поленьев в очаг, чтобы добавить комнате тепла и света. Подтащила корзину поближе к огню. И только потом склонилась над ней, желая разглядеть свою находку получше.

***

Кыш, когда был маленьким, то часто просил старушку: «Расскажи, как ты поняла, что у меня разноцветные глаза». Эдна охотно рассказывала: «А вот! Сперва думала, показалось! Ночь же, темно. От очага пламя, сам знаешь, неровное, бьется… А утром немного посерело – глянула и сама себе не поверила, Мать матерей, как же так?! Один глаз голубой, другой зеленый! Страсть как испугалась – все же знают, что дурной это знак, дурнее не бывает, – и для младенца, и для всей его семьи – это как проклятье! Ни счастья тебе, ни удачи, всю жизнь одни беды и страдания… М-да, тут-то я и поняла, почему тебя подкинули. Испугалась твоя мать… Как жить с таким дитятей? Но ты на нее за это не сердись… Как-никак жизнь она тебе сохранила – могла бы в лес отнести, и с концами… А она не побоялась в такую ночь к моей двери тебя притащить. За что ей и спасибо…» В этот момент Эдна обычно замолкала, чтобы ласково погладить мальчика по голове, а потом продолжала рассказ: «Конечно, вначале было непросто – дворня шепталась, плевалась. Как на беду, еще два дня мела Черная вьюга, староста считал, что это из-за тебя, хотел снести тебя в лес. Но я все плакала и умоляла, так умоляла – всегда ведь ребеночка хотела, а тут, ты. Конечно, я сперва напугалась, а потом подумала, что какого еще несчастья мне бояться, когда все они у меня уже были – росла сиротой, без любви и ласки, потом, правда, встретила Фридо, поженились, он мне на свадьбу перламутровый гребень подарил. Счастливые были денечки, конечно, да быстро кончились. Пять годочков всего прошло, погиб мой любимый на княжеской охоте. Ох, горько мне тогда было, ох, горько. Ни мужа, ни детей. Думала, что сама лягу да умру. Не умерла, правда и живой себя не считала, была как сухая трава, что по ветру стелется, а сама ничего не хочет, ничему не радуется… А ты появился, так я прямо как ожила – надо же покормить, укачать, а ты такой хорошенький, ладненький, улыбчивый. Стала молить старосту, оставь мне, мол, ребеночка, я сама его выращу, мне уже ничего не страшно. Просила его просила, умоляла-умоляла день и ночь, ну, он и смягчился, может, потому что вьюга на спад пошла, а может, потому, что я ему тот самый гребень перламутровый-то и отдала…»

Кыш так часто слышал эту историю, что и сейчас мог увидеть, как старая Эдна, луща бобы или перебирая пряжу, рассказывает про то, как растила его, не надеясь ни на чью помощь. Как сперва дворовые чурались малыша, потом попривыкли, стали привлекать к мелкой работе, конечно, пока что-то не случалось. А если что-то случалось – то всегда можно было обвинить мальчика с разноцветными глазами.