La Majstro kaj Margarita

тотчас же бежать с Патриарших без оглядки.

timigis. Li paliĝis, viŝis la frunton per la poŝtuko,

Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что

pensis: «Kio min trafis? Tio ja neniam okazis ... La

его напугало. Он побледнел, вытер лоб

koro stultumas ... Forlasu mi ĉion kaj veturu en

платком, подумал: «Что это со мной? Этого

Kislovockon!»

никогда не было... Сердце шалит... Я

переутомился. Пожалуй, пора бросить все к

черту и в Кисловодск...»

И тут знойный воздух сгустился перед ним, и

Kaj jen la varmega aero plidensiĝis antaŭ li kaj

соткался из этого воздуха прозрачный

formis travideblan civitanon tre strange

гражданин престранного вида. На маленькой

aspektantan: ĵokea kaskedo sur la malgranda kapo;

головке жокейский картузик, клетчатый

kvadratita kaj tro mallonga jaketo, same aera;

кургузый воздушный же пиджачок...

dumetra staturo, sed la ŝultroj mallarĝaj;

Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок,

nekredeble maldika; kaj la mieno — bonvole

худ неимоверно, и физиономия, прошу

atentu! — sarkasma.

заметить, глумливая.

Жизнь Берлиоза складывалась так, что к

La vivo de Berlioz evoluis tiel, ke li ne kutimiĝis al

необыкновенным явлениям он не привык. Еше

fenomenoj eksterordinaraj. Ankoraŭ pli paliĝinte, li

более побледнев, он вытаращил глаза и в

malsprite rigardegis kaj konsternite pensis: «Tio ne

смятении подумал: «Этого не может быть!..»

estas ebla!..»

Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого Sed tio ja estis, kaj la longa travidebla civitano видно, гражданин, не касаясь земли, качался

pendolis antaŭ li dekstren kaj maldekstren sen tuŝi

перед ним и влево и вправо.

la teron.

Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он

La teruro tiom ekposedis la redaktoron, ke li fermis

закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел,

la okulojn. Kiam li ilin remalfermis, li vidis, ke ĉio

что все кончилось, марево растворилось,

estas finita, la vizio aerdisiĝis, la kvadratita

клетчатый исчез, а заодно и тупая игла

malaperis, kaj samtempe la malakra pinglo foriĝis

выскочила из сердца.

el la koro.

— Фу ты черт! — Воскликнул редактор, — ты

— Ho, diablo! — ekkriis Berlioz. — Ĉu vi scias,

знаешь, иван, у меня сейчас едва удар от жары

Ivano, ĵus min preskaŭ trafis sunfrapo. Mi eĉ

не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации

kvazaŭ haluciniĝis. — Li provis rideti, sed en liaj

было, — он попытался усмехнуться, но в глазах okuloj ankoraŭ flagris la angoro kaj liaj manoj

его еще прыгала тревога, и руки дрожали.

tremis.

Однако постепенно он успокоился, обмахнулся

Iom post iom li tamen trankviliĝis, unu fojon sin

платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с,

ventumis per la poŝtuko, kaj bravete dirinte: «Do,

итак...» — Повел речь, прерванную питьем

bone», li daŭrigis la parolon, interrompitan pro la

абрикосовой.

trinkado de abrikot’akvo.

Речь эта, как впоследствии узнали, шла об

Poste oni eksciis, ke ĝi temis pri Jesuo Kristo. La

Иисусе Христе. Дело в том, что редактор

problemo estis jena. La redaktoro mendis al la

заказал поэту для очередной книжки журнала

poeto grandan kontraŭreligian poemon por la sekva

большую антирелигиозную поэму. Эту поэму

numero de la revuo. Tiu verkis la poemon, kaj eĉ

Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий

tre rapide, sed bedaŭrinde ĝi neniom kontentigis la

срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько redaktoron. La ĉefan personon, Jesuon, la poeto не удовлетворил. Очертил Бездомный главное

pentris per tre malhelaj farboj, kaj tamen Berlioz

действующее лицо своей поэмы, то есть

opiniis, ke ĉio estas reverkenda. Nun li faris

Иисуса, очень черными красками, и тем не

kvazaŭ prelegon pri Jesuo, por komprenigi al la

менее всю поэму приходилось, по мнению

poeto lian precipan eraron. Malfacilas diri, kio

редактора, писать заново. И вот теперь

fakte mishelpis Senhejmulon: ĉu la bildokrea forto

редактор читал поэту нечто вроде лекции об

de lia talento, ĉu la kompleta malkono de la temo,

Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную

sed lia Jesuo estis perfekte viva, ja viva, iam

ошибку поэта. Трудно сказать, что именно

ekzistunta Jesuo, kvankam cetere, havanta ĉiujn

подвело Ивана Николаевича —

malvirtojn Jesuo. Nu, Berlioz penis pruvi al la

изобразительная ли сила его таланта или

poeto, ke gravas ne tio, kia estis Jesuo — ĉu bona

полное незнакомство с вопросом, по которому

aŭ malbona — sed la fakto, ke ĉi tiu kiel individuo

он собирался писать, — но Иисус в его

tute ne ekzistis, kaj ke ĉiuj rakontoj pri li estas nur

изображении получился ну совершенно как

fikcio, ordinara mito.

живой, хотя и не привлекающий к себе

персонаж. Берлиоз же хотел доказать поэту,

что главное не в том, каков был Иисус, плох ли,

хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого как

личности, вовсе не существовало на свете и что

все рассказы о нем — простые выдумки, самый

обыкновенный миф.

Надо заметить, что редактор был человеком

Menciendas, ke la redaktoro estis erudiciulo, kaj

начитанным и очень умело указывал в своей

tre lerte li referencis antikvajn historiistojn,

речи на древних историков, например, на

ekzemple la faman Filonon el Aleksandrio, la

знаменитого филона Александрийского, на

kleregan Jozefon Flavion, kiuj eĉ per unu vorto ne