Лабинцы. Побег из красной России

Выше я описал, как он попал во 2-й Кубанский корпус генерала Науменко и, по событиям, по отсутствию генералов, он совершенно случайно возглавил 4-ю Кубанскую казачью дивизию.

Я тогда был удивлен, что он своей дивизией не атаковал конницу красных. В 4-й дивизии было не менее 1 тысячи шашек, и по численности Кавказская бригада не уступала Лабинской. Как передавали мне офицеры-кавказцы, дивизия была спешена и залегла в цепи. Это было более чем странно. И стало бы глубочайшей трагедией для нее, если бы красный командир бригады атаковал дивизию.

Возможно, что он не исполнил приказания командира корпуса (если таковое было) — атаковать красную конницу, отходящую вспять, что на Хоранова похоже. Кстати сказать, он старше летами, как и в офицерском чине против генерала Науменко, лет на восемь. Этого Хоранов также никогда не забывал нигде. Возможно, что воспитание в пехотном военном училище наложило свою печать — осторожность к конному и склонность к пешему бою.

Хоранов, коему генерал Науменко позже сдал корпус, проявил себя «нехорошо» при капитуляции Кубанской армии на Черноморском побережье в апреле 1920 года — что мной будет описано своевременно.

Непонятно было еще и то, что с нашей стороны совершенно не участвовала артиллерия. Часть орудий была потеряна корпусом еще в Ставропольской губернии, у села Красная Поляна. А с высокого берега Дмитриевской станицы и пехота красных, и конница их были видны как на ладони. Расстояние до них было не свыше 3 верст.

В историческом исследовании «Трагедия Казачества» помещены следующие сведения: «21 февраля, на реке Калалы у станицы Дмитриевской, 2-й Кубанский корпус и Кубанские пластуны, после тяжелого боя — разгромили три полка пехоты и свыше полка конницы, захватили 380 пленных»¹¹⁵.

Странно, откуда они взяты? Не знаю, была ли это дивизия или бригада красной пехоты, но она была полностью пленена и без потерь с ее стороны, так как пленных казаки уже не рубили. А красная конница отошла в Ильинскую совершенно безнаказанно.

В этом бою наши доблестные пластуны, коих было немного, вели лишь перестрелку со своих позиций. Весь бой (атака) продолжался столько минут, сколько потребовалось коннице пройти, в среднем, крупной рысью 500 шагов. И вся тяжесть боя, как и слава, принадлежит только 1-му Лабинскому полку, во главе которого стоял полковник А.П. Булавинов, старый Лабинец.

Жена конвойца. Сестренка Надюша

День 22 февраля был днем полного отдыха для полков дивизии. Я живу в штабе дивизии вместе с генералом Арпсгофеном. Штаб помещался в доме богатого казака. В зале стоит большой сундук, охваченный со всех сторон мелкими треугольниками цинка разных цветов. По нему я узнал, что хозяин дома — бывший урядник-конвоец и семейство его сундуком гордится.

Мне эти сундуки всегда нравились. Их заказывали все казаки-кон-войцы в Петербурге, перед возвращением домой, как незабываемую память о службе в Собственном Его Императорского Величества Конвое¹¹⁶

. Имел его и наш родной дядя по матери, урядник-конвоец Алексей Петрович Савелов, казак станицы Казанской. В нем хранились его гвардейские мундиры. Все это было мне хорошо знакомо с детских лет.

Здесь я невольно подхожу к такому сундуку и любовно оглаживаю его в знак своего восхищения щегольской работой мастеров Питера и уважения к хозяину его, уряднику-конвойцу. На медной пластинке сверху «внутреннего звонка со звоном» читаю: «В подарок моей супруге Марии, урожденной Вивчаренко».

«Странно, — думаю, — Дмитриевская станица типично «линейская» и далекая от всего украинского, откуда этот казак «выдрал» себе жену-хохлушечку?»

Посмотрел еще раз на сундук, полюбовался им и отошел. А за обедом вместе с генералом всматриваюсь в молодую хозяюшку, которая должна быть в девицах Вивчаренко. Приятная и стройная, красивая казачка 28—30 лет с ласковостью подает нам кушанье и нет-нет да и бросит на меня какой-то «родственный» взгляд.

Обед окончился. Она убрала все со стола. И когда ушли все офицеры, я спрашиваю ее:

— Твой муж гвардеец, хозяюшка? (В станицах называли их «гвардейцами», но не «конвойцами».)

— Да, а што? — лукаво отвечает она. — По чему это Вы узнали? — улыбаясь, продолжает молодица.

— А по сундуку, — говорю ей и также улыбаюсь.

— А Вы там больше ничего не заметили? — вновь лукаво спрашивает.

— Заметил. Вивчаренко — твоя девичья фамилия. Правда?

Она еще больше улыбается и весело продолжает:

— А Вам эта фамилия ничего не говорит?

— Очень знакомая, но, право, ничего не могу припомнить о ней.

— Да Вы же будете Федя Елисеев?.. С Кавказской? — уже смеется она.

— Да-да!.. А что?

Тогда она еще больше улыбается и задорно говорит:

— Да неужели Вы меня не помните?.. На свадьбе моей старшей сестры?.. На хуторе Вивчаренко, у нашего отца, лет двенадцать тому назад_; когда Иван Тимофеевич Тарасенко брал замуж мою старшую сестру. Вы тогда с братом были шаферами и даже со мною целовались, когда играли «в фанты», при песне «Я сижу, горю, пылаю, на калиновом мосту».

И я вспомнил даже и все подробности.