Лабиринты памяти

– Она сказала «обожает»? – шепнула Мари. – Я не ослышалась? И кто такой Хьюз?

– Муж Сильвии Плат, – бросила Ника. Подперев голову рукой, она лениво заштриховывала поля тетради. – «Я представляю полночь, глушь лесов – и тьму… Но что-то в этой тьме таится…»[10] – Ника запнулась, поймав ошарашенный взгляд Мари, и мысленно выругалась. – Хорошая память на всякую дрянь.

О том, что это было одно из любимых стихотворений Риты, а сама Сильвия – тайной ее завистью, Ника решила не упоминать. Рита боготворила Плат за храбрость, ведь та рассталась с жизнью, несмотря на душевную болезнь. Вспомнив об этом, Ника закатила глаза. Самоубийство – вот так храбрость, с ума сойти. Когда у тебя с мозгами проблемы, уход из жизни – это не храбрость, а бунт остатков здравого смысла.

Ника заставила себя переключиться на Блодвинг и сосредоточиться на ее противной улыбке, лишь бы выкинуть мысли о матери из головы, но тщетно: девица слишком сильно ее напоминала, и Ника была уверена, что именно такую дочь Рита всегда хотела. Хитрую, изворотливую, красивую, элегантную, манерную и умеющую угождать людям в корыстных целях.

Жаль, что родителей не выбирают. Равно как и детей. У природы хорошее чувство юмора.

После урока Барбара битый час негодовала оттого, что за четыре года обучения мисс Дикман даже «спасибо» никому не сказала, а тут во всеуслышание объявила, что Блодвинг угадала с ее обожаемым поэтом. «Обожает! Она сказала: о-бо-жа-ет! Убейте меня!»

Ника же, наоборот, поняла, что ей происходящее только на руку. После случая на балконе Блодвинг бросила идею наладить с ней отношения и всячески ее игнорировала. В какой-то момент Ника даже задумалась: «А как Маркел объяснил Аде ее пылкое высказывание?» – но тут же отбросила эти мысли. В принципе, она узнала, что хотела: Маркел тоже понятия не имел, кто такая Джей Фо, а следовательно, он больше не нужен ей, и, благодаря маниакальному присутствию Ады в его жизни, во внеурочное время виделись они очень редко.

Конечно, Ника хотела бы знать, откуда взялись ее новые шрамы и чем на самом деле была та шерсть, которую Мари обнаружила на марле. Раны затянулись в тот же день к вечеру, оставив после себя безобразные следы, ничем не отличающиеся от тех, что уже украшали ее спину. Странный сон с животным больше не повторился. Ника подумала, что его могли вызвать мысли о таинственном звере, которого Гидеон Рафус назвал Джей Фо, и, не найдя более здравых объяснений, решила пока больше об этом не думать.

Из-за большого количества домашних заданий замдиректора отменила для старшеклассников поездку в город в ноябре, и Нике пришлось ждать середины следующего месяца, чтобы отправить письмо Михаилу.

Накануне дня вылазки выпал снег, плотным слоем укрыв макушки деревьев и крыши домов. Голые ветви венчали пушистые шапки. Температура не опускалась ниже минус пяти, ветра не было – редкая для Лондона сказочная атмосфера приближающегося Рождества.

Город сиял великолепием праздничных гирлянд, венков и елей, рассыпался на тысячи знакомых с детства мелодий, перезвоны колокольчиков и игривые «хо-хо-хо» от переодетых Санта-Клаусов.

Пока Мари вместе с другими девчонками бродила по центру в поисках идеальной рождественской звезды, Ника отнесла письмо для Михаила по адресу, указанному на конверте, а затем вернулась к магазину с игрушками, в котором застряла Мари, но заходить не стала.

В гигантской стеклянной витрине Щелкунчик размером с шестилетнего ребенка открывал рот и размахивал точеной механической рукой. Кукла стояла на постаменте из пестрых подарочных коробок, и над ее головой на серебряных гирляндах парили маленькие Санта-Клаусы.

– Terra ignis. И как в тебя попасть? – задумчиво прошептала Ника и, поймав взгляд рыжего мальчишки по ту сторону витрины, машинально улыбнулась ему. Ребенок смущенно улыбнулся в ответ и, залившись краской, бросился вглубь магазина, на ходу несколько раз столкнувшись с другими детьми.

В кармане куртки завибрировал телефон. Ника ответила на звонок.

– Эй, ты где там? – проорала Мари, пытаясь перекричать рождественскую музыку на фоне.

Ника зажала второе ухо пальцем и прислонилась к витрине, пропуская маму с тремя галдящими детьми.

– У входа! Ты скоро?

– Еще десять минуточек… Стейси, Стейси, я здесь! В общем, жди, я скоро. – И в трубке послышались гудки.

В соседнем кафе Ника взяла кофе навынос и завернула в глухой переулок за магазином игрушек. Привалившись к стене, она прикурила сигарету и, затянувшись, безучастно проводила взглядом стайку девчонок, которые на ходу снимали видео, безостановочно хохотали и тщетно пытались сказать на камеру хоть что-то внятное.