В конце концов, после продолжительных дебатов, протестов оппозиции и самого короля, 22 июля 1793 года делегация, назначенная для ведения переговоров с петербургским двором, подписала трактат о втором разделе страны. А 17 августа этого же года он был ратифицирован сеймом, который не мог сопротивляться, когда Сиверс приказал войскам окружить сеймовый зал, арестовать нескольких послов и секвестровать королевские доходы.
Однако патриотам, которые с оружием в руках со всей Европы явились по зову Четырёхлетнего сейма для защиты своей родины, была уже неинтересна эта борьба в залах заседаний. Разочарованные поступком своего короля и сейма, многие офицеры армии Речи Посполитой подали в отставку и покинули страну. Тадеуш Костюшко также оказался в их числе одним из первых.
«Вот и всё, — думал Костюшко с печалью. — Куда теперь? Опять сеять гречку, но уже с двумя высшими орденами воинской доблести от двух государств?» Горечь от событий последних месяцев душила его, внутри бурлил протест от поражения и не сбывшихся надежд.
После того памятного боя под Дубенкой генерал Костюшко со своей дивизией вскоре догнал армию Понятовского и влился в её ряды с готовностью продолжать сражаться дальше. Его встречали как героя, а король вскоре прислал свой указ о награждении Тадеуша Костюшко высшим орденом военной славы «Виртути Милитари». Но армия Понятовского с боями продолжала отступление.
Но вот настал тот чёрный день, когда главнокомандующий получил письмо из Варшавы. В нём польский король сообщал о своей поддержке Тарговицкой конфедерации и предлагал племяннику прекратить борьбу против русских войск и далее действовать по своему усмотрению в соответствии с обстановкой. Костюшко прекрасно помнил, как Юзеф Понятовский после прочтения письма совершенно сник и сел на стул с отрешённым лицом. Вдруг он вскочил и обратился ко всем присутствующим офицерам:
— Паны офицеры! Предлагаю считать, что это письмо мы не получали и вслух не зачитывали.
Голос командующего, вначале хриплый от волнения, обрёл твёрдость, а тон — уверенность. Молодой и горячий полководец ещё на что-то надеялся. Наверно, на чудо или на удачу...
— Каховский, думается, также получил подобное известие и прекратит военные действия, надеясь на нашу капитуляцию. Вот здесь-то мы на него и нападём! — с юношеским азартом воскликнул Понятовский.
— Фактор неожиданности? — то ли спросил, то ли подтвердил Костюшко.
— Точно. В случае успеха мы сможем раздуть новый пожар сопротивления и уверенности в победе, а победителей не судят, их любят, — сказал Понятовский и посмотрел на Костюшко, как бы прося его поддержки.
Но поддержка не потребовалась: распалённое воображение некоторых офицеров рисовало сражение и поле боя с поражённым на нём противником. «Победа или смерть... Яще польска не згинела», — раздались голоса, и предложение Понятовского было принято.
На следующий же день польская кавалерия напала на два ближайших казачьих полка, но на этом все наступательные действия и закончились. Атака была сорвана, так как за день до этого к казакам прибыло подкрепление, о чём Юзефу Понятовскому не было известно. Главнокомандующий с горечью понял, что война всё-таки проиграна, и предложил генералу Костюшко принять участие в переговорах о перемирии с Каховским.
Через день состоялась встреча двух главнокомандующих противостоящих армий, но долгих переговоров не получилось.
— Я прошу вас прекратить военные действия до получения мною конкретных инструкций из Варшавы, — предложил Понятовский главнокомандующему русской армией.
Каховский внимательно посмотрел на Юзефа Понятовского.
«Молодой, горячий... Далеко пойдёт, если не убьют», — подумал опытный генерал-аншеф, предопределяя его судьбу.
— Наше требование одно — сложить оружие и дать присягу конфедерации, — в ультимативном тоне заявил Каховский парламентёрам.
Литто Понятовского покрылось красными пятна ми. Такого унижения он не ожидал. Однако, оказавшись в роли побеждённого, ему приходилось терпеть.
— Дайте мне на раздумье полтора часа, — попросил он главнокомандующего русской армией хриплым от волнения голосом.
Каховский согласно кивнул.