Лабиринты свободы

Она внимательно слушала, повернувшись к нему лицом. А он продолжал изливать этой девушке свою душу, несмотря на то, что видит её третий раз в жизни:

— Так хорошо мне было только с моей матерью в детстве в одной далёкой стране в моём родном доме сто лет назад. Мне сейчас кажется, что всё, что было тогда, это было не со мной, а с кем-то другим, но очень близким мне человеком... И даже совсем в другом мире... А где твой дом?

Тадеуш не мог видеть в сумраке ночи, как изменилось лицо Мадлен. Оно стало в этот момент неподвижным, как маска, а глаза уставились в одну точку на стене. Только голос девушки, когда она начала свою исповедь, настолько изменился, что Костюшко внутренне напрягся от неожиданности.

Но он продолжал слушать Мадлен, не перебивая и не прерывая её повествования.

— Моего дома давно нет, — начала она говорить жёстко и отрывисто. — Англичане пришли на нашу ферму и потребовали, чтобы мать накормила целую роту солдат. Они съели все припасы в доме. Но этого им показалось мало... А отца дома не было. Его часто не было дома, так как он уходил на охоту на 2—3 дня. Он был хороший охотник, известный на всю округу.

Мадлен замолчала. Тяжёлые воспоминания о событиях, которые перевернули её жизнь, видимо, до сих пор угнетали её. А Костюшко молчал, ожидая продолжения, и она решила ему рассказать всё.

— Английский сержант затащил меня в конюшню и пытался изнасиловать, но мать решила заступиться за меня и схватилась за вилы... Но сержант опередил её, заколов штыком ружья на моих глазах.

Костюшко понял, как тяжелы для Мадлен эти воспоминания, и прикрыл её губы ладонью. Но нельзя останавливаться на половине пути.

— А когда отец пришёл с охоты, то застал пепелище вместо фермы и меня у могилы матери, — уже тихим голосом, почти шёпотом досказывала она. — Тогда отец опять ушёл на охоту, оставив меня на соседней ферме, но с тех пор он охотился только на «красные мундиры»... Так что нет у меня дома, — закончила Мадлен повествование своей жизни.

— А отец? — не мог не спросить Костюшко.

— И отца нет. Он погиб в том бою под Саратогой.

Костюшко наклонился к Мадлен и поцеловал её с той нежностью, на которую в этот момент он был способен. Мадлен в ответ обхватила его шею и с жаром притянула к себе.

Ранним утром Костюшко открыл глаза, но Мадлен в доме уже не было. Зато на крыльце стоял верный Томаш, ожидая, когда проснётся хозяин, чтобы передать ему пакет, доставленный только что посыльным от генерала Грина.

Костюшко вышел на крыльцо и с удовольствием вдохнул в себя свежеть летнего утра.

«До чего прекрасна жизнь! — подумал он, вспоминая прошедшую ночь. — Надо срочно найти Мадлен и сделать то, что решил. Пора стать семейным человеком, ведь мне уже 37 лет».

— Ну что тут у тебя? Откуда? — спросил Тадеуш, указывая на пакет в руке Томаша.

Ординарец молча протянул послание. Разорвав пакет и прочитав содержание, Костюшко на минуту расстроился: это был приказ генерала Грина прибыть в штаб армии. Им предстояла совместная поездка в Филадельфию по приглашению самого Вашингтона. А ведь Тадеуш хотел обсудить все вопросы своей будущей семейной жизни с Мадлен... Придётся эту часть его биографии перенести на более поздний срок.

— Приготовь лошадей и собери всё необходимое. Поедим и отправимся, — приказал он Томашу, ничего ему не объясняя. Но тот давно уже привык к подобным приказаниям и всегда был готов тронуться в дорогу.

XII

огда ещё можно надолго оставаться наедине с собой и поразмышлять о смысле жизни; о счастье, о Боге и о многом другом, что может прийти на ум, как не во время долгой поездки. Только изредка твоё внимание отвлекут неизвестные путники на безлюдной дороге, спешащие по своим мирским делам, и опять наступает полное погружение в свои мысли.

Трясясь на лошади в сторону Филадельфии, Костюшко вспоминал прошедшие годы своей жизни в Америке и, особенно, последние события, непосредственным участником которых он стал...

...После позорного поражения англичан под Саратогой боевые действия противостоящих армий, Британии и Соединённых Штатов, в 1778—1780-е годы проходили с переменным успехом. Генерал Клинтон не смог выдержать натиска североамериканской армии, и в 1778 году оставил Филадельфию, сохранив при этом боеспособную армию, и сосредоточился на защите Нью-Йорка. В конце того же 1778 года англичане нанесли серьёзные удары в южном направлении по штатам Джорджия и Южная Каролина, захватили их, а позднее к своим победам приобщили и оккупацию Северной Каролины.

Южная армия генерала Грина не осталась «в долгу». Однако «вернуть долг» Грин смог только в 1781 году. Он заманил британские войска под командой генерала Корнуоллиса в Виргинию, где оставил их без снабжения, и британскому генералу ничего не оставалось делать, как только со своей армией в 9000 солдат закрепиться на оборонительных рубежах у Йорктауна.

Операцию по разгрому остатков английской армии готовили уже две объединённые армии Америки и Франции под командованием двух маркизов: Лафайета и Рошамбо. Кроме сухопутных войск, им помогала с моря французская эскадра адмирала де Грасса в составе 28 кораблей.