Кстати, и название райцентра — Вознесенск, звучащее для неосведомленного чуженина столь благолепно, на самом деле было дано в честь героя Гражданской войны Артема Вознесенского, небольшой, но конный памятник которому у здания городской администрации доселе встает на дыбы и указует буденовской шашкой вдаль. В свое время группа творческой и технической интеллигенции (впоследствии оказавшейся компрадорской), перевозбужденная коротичевским “Огоньком”, пыталась даже организовать движение за возвращение городу исторического названия — Скотопригоньевск, но поддержки у горожан, разумеется, не нашла.
Происхождение странного сказочного топонима мне, к сожалению, неизвестно. Во младенчестве Александра Егоровна была твердо убеждена, что своим чудны€м названием родная деревня была обязана деду Матвею Голощапову, сумрачному вдовому кузнецу, явному и злому волшебнику. Но большинство ее сверстников судили иначе, в кузнеце не усматривали ничего такого колдовского, а вот Евдокию Богучарову — злобную и горбатую Сашину тетку — почитали не без основания ведьмой.
Взрослые же обитатели деревни или равнодушно пожимали плечами: “А шут его знает, Колдуны и Колдуны”, или начинали, во хмелю, заведомо привирать — иногда довольно искусно. Никаких настоящих дедовских преданий на эту тему, к несчастью, не сохранилось.
Вообще нельзя сказать, чтобы жителям деревни так уж нравилось ее название, подозреваю даже, что они втайне завидовали обитателям Коммуны — тем более, что те, абсолютно не помнящие родства, глупо, но обидно дразнились: “Колдуны-колдуны, потеряли штаны”, из-за чего нередко случались междоусобные бои на кулачках или даже на кольях, орошающие брега тихоструйной Медведки братской кровью из разбитых сопелок.
Могу, конечно, для очистки совести, отослать читателя к брошюре “Земля вознесенская” изданной в рамках федеральной программы “Возрождение малой Родины”. Ее автор, Миколайчук Ю.Ф., уверенно, но бездоказательно приписывает предкам Гогушиных, Богучаровых и Тупициных какую-то особую предрасположенность к волхвованью и чародейству. Возможно, убежденность страстного краеведа в том, что и пушкинский вдохновенный кудесник, и три волхва, предрекшие смерть Иоанна Грозного в последней части драматической трилогии А.К. Толстого, были земляками Александры Егоровны, и основывается на каких-то фактах и документах, но поскольку читателю об этом ничего не сообщается, мы вправе не принимать на веру подобные смелые утверждения. Маловероятным нам кажется и то, что блоковское четверостишие
навеяно якобы рассказами однокашника Блока по университету, некоего Бориса Иванчевского, “не раз гостившего в усадьбе Ильино, неподалеку от Колдунов”. Очень даже подалеку, кстати, — километрах в пятнадцати как минимум. А уж предположение автора, что детская магическая формула “Колдуй, баба, колдуй, дед, колдуй, серенький медведь” родилась именно в нашей деревне — это уж вообще какое-то издевательство над здравым смыслом и федеральной программой. Правда, Миколайчук приводит в главе о Колдунах ценнейший фольклорный материал, собранный им лично, но — увы — все без исключения частушки напечатаны с цензурными изъятиями, так что можно только догадываться, о каком конкретно воздействии и на какую именно часть тела просит лирический герой вот этого задорного четверостишия —
Зато вот песня на слова самого Миколайчука приводится полностью. А первый куплет даже два раза, поскольку именно его автор взял эпиграфом к своему труду —
Эту самую песню, между прочим, пела на конкурсе районной художественной самодеятельности тогда еще совсем молодая Маргарита Сергеевна Сапрыкина, в сарафане и кокошнике, пела замечательно, с душой, но победить, к сожалению, так и не смогла, заняла только третье место, на что ужасно обиделась и рассердилась и демонстративно отказалась участвовать в заключительном концерте, сидела в зале, насмешливо фыркала и отпускала ядовитые реплики, так что дружинникам даже пришлось ее приструнить.