Лагуна Ностра

Игорь всегда был чокнутым, тут уж Альвизе ничего не мог поделать. Но что должно было измениться, так это наше попустительство его завихрениям. Нечего прикидываться невинными овечками: у нас это плохо получается. Как только нога гениального следователя ступила в ту ночь в мою антресоль, он сразу почуял, что мы что-то скрываем. Это было ясно и по нашему непривычному молчанию, и по нашим взглядам, прикованным к перчатке на картине, словно мы ждали, что она вот-вот шевельнется. Ему-то хорошо знакомы такие бегающие глазки, он их целыми днями наблюдает. Мы с Борисом пособничали Игорю, это мы толкнули его на преступление своими вечными восторгами по поводу убийц и жертв, избиений и распятий, пыток и казней, изображенных на наших картинах. Альвизе предоставлял нам самим догадаться, кто в этой ситуации по-настоящему заслуживает наказания. Как Пилат, и даже больше, комиссар готов был умыть не только руки, но и ноги, чтобы мы только перестали доставать его своими историями. Короткие замыкания, пожары, потопы, орущие младенцы в вонючих подгузниках, англичане с перерезанным горлом, — пожалуйста, мы можем развлекаться всем этим, как нам хочется. А ему дайте довести до конца следствие. Теперь, когда Кьяры больше нет и некому его мучить, он хочет наконец насладиться одиночеством у себя в бельэтаже, забыть о нашем существовании, и по возможности — навсегда. Правда, уже на следующий день, когда мы столкнулись с ним на лестнице, он рассказал мне об одной возмутительной следственной ошибке. Этот законченный мифоман Иоган Эрранте продолжает настаивать на своей виновности, приправив свою ложь одной деталью, которая, если ей поверить, доказывала, что Волси-Бёрнса убил именно он. В «Постали», после того как они поторговались относительно сметы на услуги «Errante Catering», милейший Эдди спросил у него дорогу к одному палаццо, где у него была назначена важная встреча. Откуда провинциалу из Кампальто знать, где находится какой-то палаццо? Англичанин обозвал его молдавским ослом: дополнительное унижение и — раз!

Как и предвидел Игорь, относительно которого я все чаще думаю, что он не так наивен, как ему удается выглядеть, Альвизе сделал из этого вывод, что Волси-Бёрнсу до зарезу хотелось купить за бесценок Борисову мазню, чтобы тут же сплавить ее Корво по цене настоящего Маратты и тем самым возместить часть денег, которые ему предстояло заплатить за Рамиза. Каким бы ушлым ни был профессор по части преступной деятельности, в искусстве он ровным счетом ничего не смыслил.

Неподдельное простодушие — удел кретинов и блаженных — засветилось в распахнутых глазах Иогана Эрранте, когда Альвизе, набивший в этом руку еще с Илоной Месснер, пообещал его Нине безнаказанность. Безутешная супруга могла возвращаться в родную Молдавию, пусть без мужа, зато с грузовичком. Альвизе был обязан Иогану, потому он и сделал это, как и обеспечил ему баснословно дорогую защиту в лице Партибона-младшего, чья изворотливость намного превосходила макиавеллизм советника Корво, моего Джакомо, но не будем называть имен. Я предоставила брату дальше спускаться по лестнице. Какой смысл возражать, убеждать его в том, что меня тошнит от одного воспоминания об этом Джакомо, который никогда и не был-то моим? Насколько я разбираюсь в плафонах, настолько я ничего не смыслю в мужчинах, у каждого свой конек, а поскольку моего я не променяю ни на что на свете, то — все к лучшему в этой лучшей из Венеции, где не мой, а чей-то чужой Джакомо уже забыл о моем существовании.

Альвизе хватило трех дней, чтобы устать от гордого одиночества, которым он наслаждался в бельэтаже, и вернуться лопать в антресоль. По одному щелчку пальцев его сестра, простершись ниц, словно «Магдалина» Симона Вуэ[67]

, поднесла ему его любимого Виви, а дяди — его любимый кампари. Родственник он нам по матери или не родственник, а комиссар сдал-таки этого Партибона-старшего молодцам из Финансовой полиции, сдал со всеми потрохами — вернее, с полным набором материалов по «Алисотрувену». Вот уж кому не скоро удастся спокойно уснуть, если его вообще не уложат на нары в компании дюжих татуированных молодцов. Заодно Альвизе шепнул одному коллеге из налоговой полиции о Робине Миллере-Бэнксе. Все знают, что художники не в ладах с цифрами — по крайней мере, до тех пор, пока в дверь к ним не постучались Слава и Богатство. Этому в дверь позвонит налоговый инспектор, который подпортит Кьяре жизнь в лофте. Грешница, ставшая пищей для сплетен, не должна отбрасывать тень на золото и порфиру победителя: «Delenda est Romana»[68]. Комиссариаты ломятся от дел, основанных на сведении личных счетов, и брат не понимал, какой ущерб доброму имени семьи могло нанести его разоблачение, если эта семья и сама способна не моргнув глазом состряпать славненькую следственную ошибочку.