Лакрица и Привезение

– Они там в Стокгольме много о себе воображают, – как всегда, пробубнил придурок папаша Пера-Юнаса. – А сами полные ничтожества.

– А вот и нет. – Лакрица так замёрз, пока спускался на землю, что было видно, как он дрожит.

– А вот и да, – усмехнулся придурок папаша. – Они бы и пяти минут не выдержали в одиночку в горах.

– Выдержали бы. – Лакрица чувствовал, что обязан защитить маму Мию.

– Не-a! – Анна-Сара залепила Лакрице снежком в ухо, и снег посыпался за воротник.

Когда Лакрица пришёл домой, мама Мия стояла у окна и всматривалась в темноту. В руке у неё был бокал вина. Она любила вино и коктейли с зонтиками.

– В Стокгольме никогда не бывает темно. – Мама вздохнула, выгребла снег у Лакрицы из-за шиворота и согрела его холодные уши своими горячими слезами.

Лакрица понял, что сейчас начнётся карибское празднество.

Карибское празднество

Когда Пер-Юнас и Анна-Сара пришли домой, их ждал ужин – оленина или лосятина, мясо белой куропатки и картошка. Так ели все в Норрнэсе. Когда Лакрица пришёл домой, на ужин была курица с такой острой приправой, что во рту пылал огонь. Лакрица мог по еде определить степень маминого уныния. Чем грустнее мама, тем острее еда на вкус. Последнее время всё тушилось с приправами страшной остроты.

– М-м-м, вкуснотища, – пробормотал Лакрица, чувствуя, как его язык сворачивается в трубочку, будто пытается сбежать и укрыться. Слёзы выкатились из глаз, и он поспешил погасить огонь ложкой бабушкиного варенья из морошки.

– Согревает, во всяком случае, – заметила мама и отправила в рот большую ложку еды.

У неё из глаз тоже полились слёзы. Но Лакрица не знал, были ли это слёзы печали или слёзы из-за жгучей приправы.

– Послушай, Лакрица, разве мы не заслуживаем чего-то большего? – спросила мама, когда с едой было покончено.

– Заслуживаем, – сказал Лакрица, мечтая об отбивной из оленины или о бабушкиных тефтелях из лосятины.

– Тогда начинаем празднество! – объявила мама, поднимаясь из-за стола.

Она надела бикини, а Лакрица натянул на себя шорты-бермуды в цветочек – мама купила их в Стокгольме. Ещё она достала сплетённые летом гирлянды из цветов и повесила их на шею себе и Лакрице. Гирлянды подсохли и кололись. Но это было терпимо. Лакрице нравилось наряжаться и навешивать гирлянды на шею. Тогда он чувствовал себя как будто другим человеком. Почти как девочка. Девчонкам проще – им ведь не нужно быть самыми сильными и смелыми. А ещё они носят красивые платья. Не то что мальчики.

– Чувствуешь, как греет солнце? – спросила Мия, зажигая все лампы.

– Ага, – промямлил Лакрица, дрожа от холода, но пытаясь не обращать на это внимания.

– Значит, нам нужен освежающий напиток, – сказала Мия, смешала два фруктовых коктейля и украсила их шикарными зонтиками.

Больше всего Лакрице нравилось, когда в коктейль втыкали бенгальский огонь, но сейчас бенгальских огней не было. Ева-Мэрта, хозяйка магазина в Норрнэсе, не получит новых до следующего Рождества. А это почти целый год. Лакрице казалось странным, что бенгальских огней не будет ни на Пасху, ни на дни рождения, ни на праздник летнего солнцестояния. Почему всё самое хорошее и красивое случается так редко?

Лакрица включил песню Боба Марли на полную громкость, так что праздничные рюмки в буфете зазвенели. Музыка просачивалась сквозь стены дома, растекалась по всему Норрнэсу, перелетала через горы к следующей деревне и к следующей, до самой Норвегии.

Боба Марли Мия считала лучшим в мире артистом. Лакрица тоже так думал, ведь Боб мог петь о солнце, траве и любви, хоть он и умер. Не все так могут. Когда Боб Марли поёт, на месте невозможно усидеть. Во всяком случае, Мия с Лакрицей усидеть не могли. Лакрица прыгал и плясал на диване так, что согрелся и вспотел, а мама Мия танцевала, забросив руки за голову, и по-карибски покачивала бедрами.

– Yes, it’s gonna be OK, yes, it’s gonna be alright! – Лакрица вместе с мамой и Бобом Марли пел про то, что всё будет хорошо.

Глаза мамы Мии были закрыты, и она не видела, как придурок папаша Пера-Юнаса стучал в оконную раму. Но Лакрица его увидел, а рядом с ним Пера-Юнаса, Анну-Сару и Еву-Мэрту. Изо рта у них валил пар. Лакрица спрыгнул с дивана, подошёл к окну и задёрнул гардины. Не хватало только, чтобы мама снова загрустила.

Во всём Норрнэсе мама была единственным человеком, запиравшим входную дверь, но как раз сегодня она забыла её запереть. И папаша Пера-Юнаса вместе со всей честной компанией ввалился в дом. А вместе с ними влетело облачко зимней стужи. Лакрица обхватил себя руками.

– Добро пожаловать! – закричала мама Мия и, притацовывая, устремилась к придурку папаше.

Физиономия у того стала цвета кетчупа, но по выражению было ясно, что он танцевать не собирается.

– Да оденьтесь же вы, гражданочка! – воскликнула Ева-Мэрта. – Что люди подумают? Голышом ходить посреди зимы.

– А плевать! – ответила мама Мия и показала им всем средний палец. А Боб Марли всё пел о любви, траве и песчаных пляжах.