Ландскнехт шагает к океану

Наверное, не зря нидерландские фермеры и бюргеры столь долго и упорно боролись за свою свободу, за право самим распоряжаться заработанными деньгами. И уже никого не удивляло, что горстка сугубо мирных торгашей и сукноделов швырнула перчатку в рыло самой гордой и воинственной империи христианского мира, да это рыло ещё и размололо в кровь. И хотя славящиеся кроме своей гордыни ещё и ослиным упрямством испанцы снова и снова рвались в бой, даже слепому стало ясно: союзу Семи[81] быть, процветать и никогда уже не называться Испанскими Нидерландами. Потому и зажили по-людски, что не стало над ними ни жадных маркграфов, ни хищных курфюрстов, ни алчных епископов

[82]. Потому-то каждую весну тысячи кнехтов[83]

из Северной Германии привычно топали на заработки к соседям. Их было так много, что нидерландские фермеры-работодатели, кочевряжась, нередко стравливали артели приходящих, руководствуясь дедовскими заветами: «Кто хорошо машет кулаками, тот и трудиться будет на славу».

Какое-никакое, а развлечение в их затерянных в ландах фольварках.

А пришедшие, злые, отощавшие за зиму, и сами всегда были не прочь вздуть друг дружку. Георг как-то попытался действовать на свой страх и риск. Ещё хуже! Полная беззащитность. Заработок не проблема — работа в поле привычна, кормёжка, как правило, очень даже прилична. Надо только вот свои честные гроши домой донесть. Стервятники всех мастей от профессиональных нищих и отставных солдат до благородных рыцарей и всевозможной монашеской братии густо облепляли к осени дороги, по которым сезонники возвращались к родным очагам. Пуская в дело льстивое слово и дубину, краплёные карты и меч, они ровно пиявки присасывались и к без того не толстым кошелькам отходников. Поневоле оценишь преимущество артели. Даже если шайка какого-нибудь фона, у которого цветистая фамилия — единственный капитал, начнёт резать передних — задние могут уцелеть, рассыпавшись по придорожным лугам и лесам.

Вскоре артели стали вооружаться так, что нередко жители встречных деревень спешили укрыться, полагая, что на них наступает организованный отряд разбойников.

Мир буквально сочился насилием,ровно нерадиво слепленная плотина, что даёт обильную «слезу», и каждая такая «слезинка» может стать роковой, пустив сперва размывающую струйку, затем ручеёк, затем неудержимый поток. Мир распирало от злобы, зависти, нетерпимости, как брошенный на солнцепёке труп начинают разносить дурные газы, продукты разложения. Мир кубарем катился с горки в пучину Войны, но многие ли тогда понимали это? В деревнях вот всеми правдами и неправдами выживали иноверцев, заставляя порой людей бросать нажитое поколениями. И рабочие артели сейчас набираются по религиозному принципу. Первый вопрос, куда бы ты ни пришёл: порог какого храма переступаешь, на каком языке слушаешь проповеди? Драки артельные стали более жёсткими, с увечьями, а то и смертоубийствами. Причём опять же полосуются больше из-за «кто как молится», а не «кому на кого спину гнуть». Голландские прижимистые хитрованы подливали масло в огонь, извлекая доход из религиозной чересполосицы. То иноверцам платят меньше, то, наоборот, ссылаясь на родство душ, напирают на то, что «уж свои-то не станут обдирать бедных хозяев как липку».