Ландскнехт шагает к океану

Ганс усмехнулся, неожиданно для всех. Этак ты домечтаешься до «Зелёной лягушки»[79], приятель. И туда будут приходить молоденькие девочки и пить вино, а потом оставаться наедине с тобой в подвале. Ты, она и острейший нож для разделки мясных туш. Ганс даже слюну пустил от удовольствия.

Но всё это, если нас выдадут, если профосова шайка с глубокого похмелья, если из своих никто не предложит услуги вперёд тебя. Хоть беги из строя сломя голову к профосу да докладывай обо всём без утайки.

Старый Георг, после того, как схлынуло первое потрясение, вызванное известием, что Максова подружка жива и спасения не предвидится, начал откровенно клевать носом. Это ведь молодым только голову до кулака донести, а его в последнее время порядком измотала старческая бессонница.

Ошарашил вот её бурдючком с сонным вином и только собрался разом расквитаться со всеми липкими бесконечными кошмарно-бессонными ночами — не дали. Распроклятая солдатчина: ни пожрать, ни поспать толком.

Мало нужды, ещё и убиенная графиня проходу не даёт. Чуть смежишь веки — тут как тут, зазывает проклятая, сулит всякое такое, а сама в кровище с головы до ног, да и гнить начала, как любой кусок мяса. Но ведь он же, Георг, к ней и не прикасался. Вон лбы, что в неё кинжалы пихали, — такого храпака выдают, что призраки и вурдалаки и на пушечный выстрел опасаются к ним подойти. Непонятное что-то творится и на том, и на этом свете. Ведь не пристаёт же к нему тот здоровяк-кирасир, которому Георг влепил пулю в бок на той же полянке. Аккурат в щель между передней и задней половинкой кирасы, ажно сам поразился. Лежит себе покойно там, где уронили, а старая карга совсем взбеленилась. Явно тот вояка, не смотри, что верхом, живым был, и человек уважительный, и товарищ добрый. А графиня и по жизни, верно, была такая же стервозная. Крестьяне её явно наплакались горючими слезами.

Можно, разумеется, службу заказать за упокой души, да где денег взять, да и подозрительно это будет выглядеть. Поп у них ненадёжный, всё более с офицерами якшается да гулеванит. Донесёт, как пить дать, абы просто кому сболтнёт по пьяному делу.

А вообще что ни творится в мире подлунном — оно к лучшему. Ведь ежели по совести судить, подзадержался ты, Георг, на этом свете основательно. Пора к семье, заждались уж тебя горемычного, все глаза проглядели. Вот только как бы исхитриться — попасть в обитель душ безгрешных. Геенна ведь огненная по тебе истосковалась, хоть и уверяет Гюнтер, что наше дело верное и Господь на нашей стороне. Ему-то, краснобаю, все давно и безоговорочно ясно, а вот Георга мутит. Это что же: все их грабежи, смертоубийства и прочие «подвиги», когда сперва режут, а потом начинают интересоваться верой, — все богоугодные делишки?

Сумрачно, Георг, тебе будет являться пред всевидящие вопрошающие очи. Хотя и пора, давно пора.

Вон сколько молодых сгорело мотыльками на огромной свече Войны. А тебе хоть бы хны. И команду ты себе удачливую подобрал. Некоторые из резвых, Михель там, Макс, Ганс опять же, паршивец, посмеиваются за глаза, а то и в лицо прямо выговаривают, что помоложе бы им компаньона, пошустрее. Георг привык к этим подначкам. Время от времени в любой порядочной компании случаются недоразумения, вспыхивают ссоры, плетутся интриги. Разве ж не костерили они порой всемером того же Макса за излишние прыткость и легкомыслие. Вот же свеженький пример — убрали, понимаешь, свидетеля на пару с лопоухим пьянчужкой Гийомом. Перепадало и Гюнтеру за его учёность и гордыню, и Михелю за стремление везде и всегда командовать, всех подминая под себя. А уж про Ганса-то, живодёра, и говорить нечего.

Порода людская неизменна. В мирное время враждуют десятилетиями из-за пустячной межи. Без драки, а то и смертоубийства не обходится ни одна ярмарка, да и любое другое скопище народу. В кабаках, само собой, вино и девки действуют, ровно огонь на порох — то там, то здесь вспыхивают ссоры, драки, поножовщина. А в семьях? Или муж лупцует дражайшую половину почём зря, что чаще, либо здоровая бабища отыгрывается за весь свой род на каком-нибудь хиляке, что всё ж таки случается пореже. Либо родители воспитывают деток всем, чем под руку попадётся, либо возмужавшие отпрыски сживают своих стариков со света, резонно полагая, что хватит, покуражились, пора и честь знать.

Единственное, несущественное отличие войны: у солдат поболе средств разобраться со своими обидчиками. Вот года три назад, подгулявшие канониры шарахнули из полукартауна[80] двенадцатифунтовым по кабаку, где их обсчитали, а потом и вытолкали взашей.

Дрались частенько и за работу. Сам Георг из Нижней Саксонии родом. Испанские Нидерланды, а затем и республика Генеральные Штаты под боком. Те же ланды, те же пустоши, но насколько богаче, сытней и привольней живут тамошние крестьяне. Георг, как и многие, не мог ни задаться вопросом: почему так? Он особо не завидовал голландцам и не очень-то их ненавидел. Он вообще тогда был добрее — нижнесаксонский крестьянин-отходник Георг. Может, потому, что немного больше задумывался над тем, что происходит вокруг.