Ландскнехт шагает к океану

На счастье, шведы в очередной раз перенесли направление удара. Жаркое дело кипело левее. Через батарею изредка перелетали ядра как с той, так и с другой стороны. Шведских одиночек — таких же заплутавших кавалеристов — неизменно встречали огнём, рассеивая по полю и не давая сбиться в крупные опасные группы. Кое-кого удачным выстрелом ссаживали с коней, что неизменно встречалось бурей восторга, причём больше радовались почему-то, когда враг оставался в живых и спасался, расшвыривая доспехи и снаряжение, подбадриваемый в хвост солёными шуточками и выстрелами. Даже мародёр-тыловик вспомнил, что ведь когда-то был справным солдатом и всё меньше косился на тыл да и на невольных соратников — не бегут ли, не бросили ли.

Однако имперцы не выиграли ещё ни Войну, ни даже битву. Явно пьяный сбившийся с дороги шведский расчёт со своей передвижной четырёхфунтовкой, умело используя складки местности и горы трупов, прокрался незамеченным и первым удачным выстрелом картечью положил на месте едва не половину отряда. Оставшиеся в панике бросились наутёк, и только Гюнтер, а за ним Маркус — к пушке, где за лафет испуганно присел ошарашенный Михель. Только старый Фердинанд сохранил невозмутимость, что-то громко подсчитывая.

— Дуэль так дуэль! — заявил он. — Если хотите уцелеть и победить, то что бы ни делали — по моей команде «ложись» — падайте ниц, иначе всем конец. А теперь заряжай!

Их орудие на пригорке — шведское в низине. Михель, чертыхаясь, ослаблял клинья, Маркус как раз прибивал пыж, когда раздалось громовое:

— Ложись!

И кто бы мог подумать, что старый пердун Фердинанд может ещё так молодцевато гаркнуть. Они послушно попадали, и тут же выше с визгом пролетела картечь, донёсся звук пушечного выстрела.

— Как ты догадался? — приподнявшись на локте, Гюнтер счищал с лица налипшую кашу из крови и грязи. — Колдовство какое-то.

— К орудию, — махнул рукой Фердинанд. — Потом объясню.

Однако словоохотливость взяла верх и, ворочая наравне со всеми враз потяжелевшую пушку, но не сбиваясь со счёта, Фердинанд охотно дал пояснения.

— Это же не люди, пятнадцать, шестнадцать, — кивок в сторону шведов, — это куклы механические. У них же все размерено, рассчитано и вбито в башку, двадцать восемь, двадцать девять. Наши заряжают медленней и палят абы как, сорок, сорок один. А эти все всегда в одно и то же время. Кстати, вот оно — ложись!

И вновь визг картечи над головой. Сливаясь с пушечным, совсем рядом ударил вдруг мушкетный выстрел.

Михель поднял голову, и с удивлением увидел незамеченного никем мародёра-мешочника, победно потрясающего дымящимся мушкетом, кстати, Михелевым.

— Вы только посмотрите, каков молодец?! — Гюнтер уже на ногах и не скрывает восхищения.

— Так ты попал, девять, десять? — в голосе Фердинанда было нечто, заставившее их обернуться.

— А то! Наповал! И ножкой дрыгнуть не успел! — послышался горделивый ответ.

— Идиот, восемнадцать, девятнадцать! — схватился руками за окровавленную голову старик. — Ты же выбил их расчёт с ритма, а меня со счёта. Как я теперь определю время заряжания, тридцать один, тридцать два.

— На вас не угодишь, — пожал плечами мародёр. — Пойду я, пожалуй. К тому же заряды полностью иссякли.

— Нет уж, держите его! Сорок три, сорок четыре. Подыхать вместе будем, по твоей вине. Ложись, что ли! — по привычке скомандовал Фердинанд.

Выстрел!

— Ах вы, мои куколки заводные. Пять, шесть. Ах вы, мои милые. Вы только гляньте на этих героев — уложились ведь вовремя. Прямо как при полном расчёте. Двадцать, двадцать один. Теперь они нам не страшны.

— Вот ещё одному уже ничего не страшно, — сдержанно кивнул Гюнтер. Шведы не преминули ответить за гибель товарища, влепив весь заряд в бойницу, откуда был произведён ружейный выстрел. Нечто, оставшееся от мародёра, решившего вернуться к мушкетёрскому ремеслу, сползало вниз по брустверу рядом с заботливо прислонённым к банкетке мешком.

— Осиротел мешочек-то, — брякнул Маркус, на время забыв обо всём.

— Заряжай! — ткнул его Гюнтер. — А то раззявил губу, трофейщик хренов.

Им ещё два раза пришлось целоваться с землёй, прежде чем они зарядили сами.

— У шведов-то проклятых отчего заряды не иссякли до сих пор?

— Унитары! Всё в одной холстинке зашито — и порох, и пыж, и ядро — забивай сразу — и готово. Каждый солдат на себе добрый десяток может утащить.

Наконец-то сподобились и они.

— Так, как только шведы стреляют, десять, одиннадцать, Михель, сразу к прицелу, и постарайся, чтобы этим выстрелом всё и ограничилось, семнадцать, восемнадцать. Я зарядил бомбой, потому что от картечи они также попадают, как то сделали мы. Надо развалить им пушку. Швед пошёл, конечно, не тот. Их там с десяток голов, давно бы со шпагами рванули в атаку, врассыпную да перекололи нас в мгновение ока. Тем паче ни я, ни тот мешочник на шпагах уже не сильны.

— Так они ж не ведают, что нас здесь четверо.

— Ведают, не ведают. Тридцать, тридцать один. Чего тут ведать? Раз ни из пушки, ни из ружей не отвечают — значит, нет никого. Бери голыми руками. Нет, не тот швед стал. Ложись!