Лангольеры

— Ну уж, не сегодня, — сказала Лорел. — Но скоро. Прямиком в Англию. Мне там нужно встретиться с одним человеком… — На какой-то момент сердце сжалось от страха: забыла название… но тут же вспомнила. — Флутинг! — сказала она. — Спросить кого угодно на Хай-стрит. Старики до сих пор кличут его "папашей".

— Что это ты говоришь? — спросил Альберт.

— Маргаритки, — ответила она и засмеялась. — Я, кажется, говорю о маргаритках. Ладно, пошли!

Боб широко улыбнулся, обнажив розовые, как у младенца, десны.

— А я думаю, если следующий раз придется отправляться в Бостон, — лучше поеду поездом.

Лорел поддела носком туфли часы Брайана.

— Ты уверен, что они тебе не нужны? Выглядят дорогими.

Брайан улыбнулся, помотал головой и поцеловал ее в лоб. Как приятно было поцеловать ее. Он чувствовал себя заново родившимся, каждый дюйм его тела — новенький, свежий, не тронутый окружающей средой. Ему показалось — стоит раскинуть руки и он сможет полететь.

— Черт с ними, с часами, — сказал он. — Я знаю, что такое время. Знаю, сколько его.

— Ну и сколько сейчас?

— Тридцать минут спустя сейчас.

Альберт хлопнул его по спине.

Они пошли все вместе к выходу, лавируя среди пассажиров, недовольных задержками рейсов. Многие оборачивались на них с любопытством. И не потому, что, судя по всему, носы их недавно кровоточили, и не потому, что они весело хохотали среди мрачной публики.

На них обращали внимание потому, что все они выглядели каким-то образом ярче, чем все остальные в переполненном аэропорту.

Они были более реальны.

Только для метеоров, — снова вспомнил Брайан и вдруг подумал об одном пассажире на самолете — с черной бородой. — Такого похмелья этот мужик в жизни не забудет, — подумал Брайан с усмешкой. Он потянул Лорел за руку и заставил побежать бегом за собой. Она расхохоталась и охотно пустилась вместе с ним прочь из аэропорта.

Все пятеро теперь бежали к эскалатору навстречу огромному миру, который начинался за ним.

ТУМАН

Вот как все это было.

В июле 19.. года, в ту ночь, когда на севере Новой Англии спала наконец самая страшная за всю ее историю жара, в западной части штата Мэн разразилась невиданная по силе буря.

Мы жили на озере Лонг-Лейк и заметили, как первые порывы ветра били по глади озера перед самым закатом. За час до этого был полнейший штиль. Американский флаг, который мой отец вывесил над лодочным сараем еще в 1936 году, безвольно приник к штоку. Жара стояла густая, осязаемая и, казалось, такая же глубокая, как вода в озере. После обеда мы все втроем ходили купаться, и даже в воде не было спасения, если не уплывать на глубину. Но ни Стеффи, ни я не хотели этого делать из-за Билли. Ему было всего пять лет.

В полшестого мы перебрались на верхнюю террасу с видом на озеро и принялись за холодный ужин, безо всякого энтузиазма ковыряя салат с картошкой и пережевывая бутерброды с ветчиной. Никому, похоже, ничего не хотелось, кроме пепси-колы, стоявшей в железном ведерке с кубиками льда.

После ужина Билли отправился играть, а мы со Стеффи остались на террасе и молча курили, изредка поглядывая в сторону Харрисона на противоположном берегу озера. Деревья там стояли пыльные, пожухлые. На западе, словно армия перед наступлением, собирались огромные фиолетовые грозовые тучи, среди которых то и дело вспыхивали молнии. И каждый раз при этом радиоприемник нашего соседа Брента Нортона, настроенный на классическую музыку, откликался громким треском. Нортон имел адвокатскую практику в Нью-Джерси, а на Лонг-Лейк у него был только летний коттедж. Года два назад у нас с ним возник конфликт из-за границы участков, дело дошло до суда, и я выиграл. Как считал Нортон, выиграл только потому, что он — нездешний, и с тех пор отношения между нами оставались довольно прохладными.

Стефф вздохнула и принялась обмахиваться верхним краем купальника.

— Не хочу тебя пугать, — сказал я, — но, думаю, скоро начнется сильная буря.

Она посмотрела на меня с сомнением.

— Вчера тоже были тучи, и позавчера, но разошлись…

— Сегодня не разойдутся.

— Ты уверен?

— Если буря будет очень сильной, нам надо будет спуститься вниз.

— Ты думаешь, она будет сильной?

Мой отец первым построил на этой стороне озера кирпичный дом, в котором можно было жить круглый год, но в 1938 году буря разрушила его до основания, даже стены не уцелели. Остался только лодочный сарай. Через год отец начал строить новый дом.

— Не знаю, — сказал я, что в общем-то было правдой, поскольку о большой буре тридцать восьмого знаю только по рассказам. — Но ветер с озера может разогнаться, как скорый поезд.

Чуть позже вернулся Билли, жалуясь, что играть стало не интересно, потому что он "весь взмок". Я взъерошил ему волосы и открыл для него еще одну бутылку пепси.