Лапти

Остальной лед мельче. Он свободно проходил в прогалы. Алексей хотел было уйти, чтобы о ледоходе рассказать Дарье, уже совсем оправившейся, но взгляд его остановился на одной маленькой льдине. Подплыв к крайнему быку, она повертелась возле, несколько раз прислонилась, словно обнюхивая его, затем отошла к берегу. Но течением вновь пригнало ее, прибило к среднему быку, и возле него она также покружилась, постукалась и попятилась обратно. А воде направление дано точное: в сторону поднятых щитов. Более решительные льдины поднаперли сзади, подтолкнули и понеслись вместе с ней в прогалы.

Из Сиротина прискакал верховой и привез телефонограмму. Созывалась внеочередная и срочная райпартконференция.

Это была шумная конференция. Статья Сталина, постановление ЦК партии о перегибах и «Ответ товарищам колхозникам» всех взволновали, а некоторых привели в растерянность. Конференция еще не открылась, доклада секретаря еще не было, а уже в разных углах и закоулках зала происходили отчаянные споры. Одни, недоумевая, разводили руками, другие — горячие головы — обещались бросить работу. Редкий считал себя виновником в перегибах. Огулом валили все на райком, на окружком. Особенно волновались уполномоченные. С нетерпением ждали они доклада секретаря.

Президиум избрали быстро. Слово предоставили секретарю. Едва начал он делать доклад, как в президиум полетели записки: «Прошу слова». В блокнотах и записных книжках строчились злые пометки.

Оставив Бурдина и Петьку слушать доклад, Алексей пошел искать Вязалова, который прошлый год приезжал на открытие плотины. Пашел его в гримировальной для артистов. Вязалов беседовал с кем-то. Увидев Алексея, оживился, принялся расспрашивать, как идут дела в Леонидовке, потом отозвал к сторонке и сообщил:

— Знаешь ты, что вопрос о тебе как о перегибщике передан в окружную контрольную?

— Славно, — усмехнулся Алексей. — Почему же районная не могла решить?

— Два мнения: одно — строгий выговор с предупреждением, другое — поставить на вид.

Алексей хотел сказать, что ни то, ни другое он не заработал, что перегибы его невольные, но промолчал.

— А как со Скребневым? — спросил Алексей.

— Того совсем исключили. Да есть типы куда похлеще Скребнева. Вот пойдем слушать доклад. Секретарь и о перегибщиках будет говорить.

— Интересно, — проговорил Алексей, — будет Уманский самокритикой заниматься или не замутит воды?

На сцене, за косым аналоем, покрытым красной материей, делал доклад секретарь райкома Уманский:

— Товарищи, с полной самокритикой мы должны признать, что много проделано такого, что в срочном порядке надо ликвидировать. Мы не имеем права молчать о перегибах в некоторых селах. Кто виноват? В первую голову райком. Почему? От округа нашему району была дана установка, чтобы мы к Первому мая коллективизировали двадцать восемь процентов. Срок и цифры точные. Но вскоре мы убедились, что бедняки и середняки, вошедшие в колхоз, перекрыли эти цифры и срок. Что делать? Сдерживать колхозный рост? На это райком не пошел и решил цифру процентов увеличить до срока. К этому побудило нас еще то, что в других районах дело довели почти до сплошной. Мы подумали: «Чем мы хуже других?» И дали установку — «форсировать». Не успели оглянуться, как получили сведения, что по району имеется уже пятнадцать сел сплошняков-гигантов. Добро! А почему же некоторые села топчутся на месте? Нельзя ли нажать на уполномоченных? Отсюда и пошла полоса перегибов.

В одном селе граждане совсем не голосовали ни за, ни против колхоза. Уполномоченный, вспомнив, что молчание — знак согласия, решил объявить у них «гигант».

Гораздо тоньше подошел к населению другой уполномоченный. Он одновременно выполнял еще обязанность завмагазином кооперации. Достал конфет, подумал и решил использовать эту сласть на советскую власть. Приходит единоличник в лавку, видит — конфеты. «Отвесь-ка». А уполномоченный ему: «Вступишь в колхоз, конфеты получишь».

А один председатель сельсовета насобачился замки сшибать с амбаров. Это занятие так ему понравилось, что он самочинно стал уводить лошадей у единоличников на колхозный двор.

Раскулачивание тоже кое-где происходило уродливо. Ретивые работники взялись раскулачивать даже там, где не только сплошного, но и вообще никакого колхоза не было.

Ясно, не все уполномоченные были такими. Значительное большинство уполномоченных вели политику правильно, ориентировались в обстановке быстро, и если увлекались, делали кое-какие ошибки, то на ходу их исправляли.

Товарищи, не в том главное, чтобы побольше принять людей в колхоз, а в том, чтобы наладить правильную работу, повести ее по точному плану. Статья товарища Сталина дает установку об укреплении завоеванных позиций. А если сейчас и получился некоторый отлив — не страшно. Остались в колхозах действительно твердые колхозники. Бесспорно, если товарищи сумеют исправить свои ошибки, примутся за самокритику, — к весеннему севу снова начнется прилив.