Лапти

Ночь становилась все темнее, звезды блестели холодно. Петр Сергеевич шел впереди. Невзирая на то, горел огонь в избе или нет, он кричал во весь голос, и когда отзывались хозяева, то, смотря по тому, кем они были, по-разному оповещал их. Многие мужики не спали, но притворялись, будто спят; некоторые, перед тем как подходили к их избе, тушили огни; иные же стояли где-либо в тени и, не шелохнувшись, ждали: авось пройдут мимо.

— Матвейка дома? — прокричал Петр Сергеевич, подходя к очередной избе.

— Дома, — настороженно отвечал голос.

— Приказ тебе от советской власти — везти завтра хлеб. Ослушиваться не имеешь права. Сзади меня председатель рика. Понял?

В окне застыла голова Матвея. Он, видимо, хотел возразить, но, услышав, что здесь сам председатель рика, смолчал. Петр Сергеевич направился к следующей избе. Вязалов тоже пошел было, но решил спросить Матвея, сколько же он везет хлеба.

— Ни пуда, — прохрипел ему в ответ мужик.

— Почему?

— Объясню.

Вышел на крыльцо и уже тут, захлебываясь, принялся кричать:

— Лошадь у меня сдохла, коровы нет! А я в середняках числюсь… А кто вас водит? Эта сволочь? С бедноты он драть хочет!

— Ты подожди, не кричи, — принялся успокаивать Вязалов, смутно догадываясь, в чем тут дело. — Ты скажи фамилию. С бедноты мы не берем.

— Акулинин я. Не нынче-завтра в артель примут, заявление подал.

— Иди спи! — сказал ему Вязалов. — Не беспокойся.

Петр Сергеевич уже был дворов за шесть. Видимо, он торопился. Ему тоже хотелось спать. Некоторые дворы пропускал. Возле иных говорил: «Вся семья в полях ночует».

— Тетка Пава, спишь? Вставай. К тебе за хлебом совет пришел. Что? Не повезешь?

Тяжелая рука Вязалова легла на плечо исполнителя.

— Кто эта Пава?

— Вдова.

— А кто Матвей? Что ж ты молчишь, что он бедняк? А вдова тоже беднячка? Задание ей есть?

Лукьян набросился на Петра Сергеевича.

— Да разве ему глотку заткнешь? И за каким только чертом его взяли!

Петр Сергеевич понял, что нехитрый прием его раскрыт. Шел он теперь от избы к избе, будто арестованный. Но когда перешли на вторую улицу, снова не сдержал своего характера. Слишком впитались в него это различное отношение к беднякам, середнякам и зажиточным. Несколько раз пытался Вязалов внушить ему, что ни о каких приказах и речи быть не может, но это не помогало, и тогда велел чтобы он только вызывал хозяев.

— Евдоким Игнатьич, — уверенно, зная, кто где спит, стучал исполнитель в сенную дверь.

— Что?

— К тебе из совета.

Дверь отворялась, и шел разговор.

— Прошка, — кричал в окно другой избы, — вставай. Из совета.

И еще отметил Вязалов, что всех зажиточных и горлопанов Петр Сергеевич называл по имени, отчеству и голосом мягким, бедноту же и тихих середняков окликал именами сокращенными, будто подростков, хотя некоторые были старше его.

Они прошли почти всю улицу, и Петр Сергеевич намеревался повернуть домой. Но его остановил Лукьян:

— Почему те два двора пропустил? — указал он на строения, темневшие между амбарами.

— Стоит ли к ним ходить? — замялся Петр Сергеевич.

— А кто там живет? — спросил Вязалов.

— Середняки.

— Пропускать никого нельзя.

Петр Сергеевич постоял, несколько раз вздохнул и опасливо проговорил:

— Больно уж они, мужики-то…

— Что?

— На это ничего не ответил исполнитель. По мере приближения к двум оставшимся избам он начал задерживать шаг. Вязалову казалось, что Петр Сергеевич даже ступает на цыпочках. Дойдя до мазанки, исполнитель остановился, молча махнул рукой остальным и таинственно шепнул:

— Стойте тут, я узнаю.

— В чем дело? — спросил Вязалов.

Петька и Лукьян засмеялись. Они-то хорошо знали, «в чем дело». А исполнитель еще осторожнее, чем к избе своего шурина, подошел к крыльцу, пробормотал что-то себе под нос, отошел к окнам, испуганно попятился и направился к мазанке. Поднял было руку, чтобы постучать в двери, но рука повисла. И Вязалов, не веря ушам своим, услышал, как исполнитель, тяжело дыша, серьезно прошептал:

— Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его.

Еле сдерживая смех, Вязалов прошел вдоль мазанки. Из темного прогала навеса виднелись сани. Переминаясь с ноги на ногу, возле них топтался Петр Сергеевич. В санях под тулупом лежал хозяин. Спал он или нет — вот что волновало исполнителя. Нагнувшись, он тихо, несвойственным ему голосом окликнул:

— Спишь, дядя Ермолай?

Хозяин не отозвался. Это еще более испугало исполнителя. Голос его становился все слабее и жалобнее.

— Спишь, дядя Ермолай? — то нагибаясь, то осторожно отходя, вопрошал Петр Сергеевич. — Из совета, дядя Ермолай… Встань на одно слово.

Из-под тулупа послышался грозный вздох. Будто дерево ухнуло на снег. Исполнитель отбежал в сторонку. Заметив Вязалова, принялся отчаянно махать руками и давать знаки, чтобы тот не подходил.

Через некоторое время край тулупа зашевелился, и оттуда снова раздался тяжелый, грозный вздох.

— Хто-о?

— Из совета, дядя Ермолай, — подбежал исполнитель.

— Што-о?

— По хлебу, — нагибаясь над санями, произнес исполнитель.

Тулуп приоткрылся больше, и, как из сорокаведерной бочки, послышался гулкий вопрос:

— У брата был?

Исполнитель заискивающе ответил: