Ларочка

Далеко, далеко в рыбьей тишине флигеля раздался механический звук, щелкнул замок входной двери.

Бабич уже вернулся? Слишком быстро. Может быть, он никуда не ездил, просидел в песочнице в соседнем дворе?

Не его шаги!

Женские?!

Лариса повернулась в крутящемся кресле навстречу открывающейся двери.

Появилась высокая тонкая женщина лет сорока с узким лицом, в сером костюме с черным галстуком. Волосы стянуты на затылке в узел. Очки, за которыми выражения глаз не рассмотреть.

— Вы кто? — Спросила она

Лариса сразу почувствовала, что поставлена этим вопросом в обороняющееся положение. Причем в позиции, которую трудно защитить.

— Что вы здесь делаете?

Лариса все еще держала в руках трубку телефона, и это выглядело как улика. Положить ее на рычаг сразу было равносильно признанию своей виновности.

— Я… — Попробуй тут в двух словах все изложить.

— Что вы делаете в моем доме?!

Ах, вот оно что! Уж не водевиль ли здесь? Большой художник говорит, что поехал к жене, а на самом деле… Но уже пора что–то предпринять навстречу этому прокурорскому напору.

— А где Аристарх Платонович? — После этого Лариса, наконец, вернула телефонную трубку на место, та словно бы только этого и ждала.

Женщина резко протянула руку, подняла ее двумя пальцами, брезгуя чужим теплом, и быстро сказала.

— Он умер.

— Как умер?

— Не ваше дело.

Хозяйка набрала две цифры на диске.

— Это милиция?

22

Лариса почти спокойно перенесла унижение сборов своего барахла — а его скопилось в мастерской неожиданно немало. Причем, эти сборы происходили под неотвратимым наблюдением неприятных очков.

— Вы что, боитесь, я что–то украду?! — Пыталась иронизировать Лариса.

— Я не дам вам ничего украсть. — Отбрила хозяйка.

Чтобы уйти с чувством хотя бы остатков собственного достоинства, нужно было затеять скандал. Но не было сил. Большая часть мыслей была занята разрешением головоломки с казуистическими приключениями Бабича в минюсте. Это было главнее, чем хорошая мина здесь во флигеле. Лариса еще в тот момент не поняла, что эти вещи связаны самым прямым образом.

Весь прошлый вечер, едва отправив труп скоропостижно скончавшегося мужа в морг, Галина Агеевна просидела на телефоне, внедряя в общественное сознание нужную ей версию события. Лариса функционировала в этих разговорах как «жуткая баба», доведшая «великого художника» до инфаркта. Змея, пригретая на груди, уже захваченной грудной жабой. В своем неврологическом убежище Галина Агеевна собрала за последние месяцы целое досье на соперницу, ни одной секунды она не верила в кристально платонические отношения между Ларисой и Аристархом. Кстати, и никто не верил. Ну, хочет старик притворяться, называть это все «творческой дружбой», «высшим отцовством», «душевным родством», пусть. Но просто вся предыдущая его жизнь говорила за то, что такое с ним вряд ли может случиться. Сама Галина была всего семь лет назад превращена из гостиничного администратора в молодую супругу именно с помощью бурной постели.

Главного Галина Агеевна добилась — открыла приятелям Аристарха глаза, на эту бабу–танк. Наличие «не остывшего еще тела», заставляло к предупреждениям отнестись всерьез.

Она опасна!

Собственно, и действительно опасна, угробила ведь мужика.

Она пойдет по трупам!

Пожалуй что, и пойдет.

Словно пелена упала с глаз, как выразился тот самый Сергей Иванович.

Он мыслил притчами, и к данной истории у него нашлась подходящая.

«Ехали мы как–то в Средней Азии, вдруг перед нами — отара. Медленно стали пересекать. Вдруг один из наших говорит — давай одну овцу тихо встащим в салон, потом шашлык–плов сделаем. Втащили. Первую, что попалась. Оказалась — овчарка! Перекусала всех».

Одним словом, решено было Ларису не втаскивать в салон, раз вовремя разглядели какие у нее зубищи.

И никакого не имело значения то, что умер Аристарх как раз при жене, а не при «овчарке».

Галина Агеевна не нацеливалась в Думу. Ей хватало того, что завещание народного художника было написано в ее пользу.

23

Все, что ни делает Бог, он делает к лучшему. Отец Александр двадцатью разными способами доводил до сведения Ларисы эту широко известную мысль, добиваясь того, чтобы она душевно приняла ее. Лариса кивала. Переворачивала вишни в вазочке с вареньем, грела пальцы другой руки о чашку с успокоительно ароматным чаем.

Отец Александр брал в крепкую руку сушку, и с тихим хрустом разламывал на четыре части, как бы сокрушая таким образом очередную горесть гостьи.

Лариса была тиха и покорна.