Ларочка

Душевное равновесие было непоколеблено, работала лишь голова, инстинктивное движение интеллектуальных извилин. Политика — грязь, это оставалось ясным. Речь могла идти только о чисто гипотетической возможности восстановления технической справедливости.

Сергей Иванович сделал скорбное лицо.

— Вы хотите сказать, что поезд ушел?

Он кивнул и вздохнул.

— Но ведь еще целых полтора дня до… Я бы успела зарегистрироваться, и все что надо подписать. — Уже немного вспыхивая, начала Лариса.

— Другие люди. Понимаешь, пришел другой человек, с ним не договоришься. По крайней мере, мне с ним не договориться.

— Кто же меняет чиновников в такой момент?

— Почечная колика. На место Самвела Арамовича сел зам.

Лариса дернула щекой.

— Поезд еще не ушел, а вы уже перепродали мой билет.

— Лариса… Правда, глушняк, я бы со всей душой, но с Шамариным мы даже не здороваемся. Он мне противен.

Она сделала стойку.

— Шамарин? Какой Шамарин?

Сергей Иванович рассказал.

— Ты его знаешь?

Лариса кивнула.

— Знаю. Мне он тоже противен.

— Ну, вот видишь!

Снег вдруг повалил густо–густо.

— Сергей Иванович, вы меня подвезете, где я тут машину поймаю?

Он сделал неуверенный жест, мол, я же в церковь собирался. Лариса не дала ему даже рта раскрыть.

— Поверьте, к Богу вы всегда успеете, а у меня всего полтора дня осталось. И потом, это ведь из–за вас все так затянулось.

Человеку, который решил заняться спасением души, всегда трудно возражать человеку, у которого срочное дело. Как–то неловко, в самом деле, Бог–то ведь действительно никуда не денется. К тому же вспомнилось безобразное поведение Галины Агеевны во время тех же поминок, обвиняя Ларису в том, что она может устроить бесчинство, она сама…

— Ладно, поехали.

В голове у Ларисы уже созрел рисунок маршрута. Сначала — к Бабичу, все бумажки у него. В те времена пробки еще не стали подлинным бедствием. К тому же шофер Сергея Ивановича был несомненным артистом своего дела, так что до Палихи долетели пулей.

— Ну, я свободен, Ларисочка? — Сергей Иванович был единственный, кто называл ее именно так.

— Вы же знаете, что я не люблю, когда меня так зовут.

Он вздохнул.

— Ну, вот я все время перед тобой виноват.

Конечно, можно было бы заставить его сидеть тут и ждать, пока она поднимется за своим нукером, но это уже попахивает перебором. Он уже отработал большую часть своего предательства, нагибать дальше вредно, можно перегнуть. Но и отпускать просто так…

— Можете ехать, дальше я сама знаю, что мне делать.

Сергей Иванович выдохнул с облегчением.

— Только от вас — один звонок. Пажитнюку. Какая подходящая фамилия для агрария, правда?

— Да, но…

— Вы ведь не успели дать полный обратный ход с «Братьями и сестрами».

— Специально, конечно, нет, только у него я думаю все сверстано, они уже собирались.

— А вы позвоните, и подверстайте. Техническая неувязочка, мол. Обо мне он слышал, и одобрял, я знаю. Чего вы так дышите?

— Понимаешь, Ларисочка, ой, извини…

— Да черт с ним.

— Он ведь старинный друг Аристарха, ему будет трудно… откажется, его и за неделю не уломать. А время же… И Галину Агеевну он знает. Свидетелем был на свадьбе.

Схема получалась отвратительная. Сергей Иванович осторожно погладил Лару по плечу.

— Да, брось ты это. Что за гонка, не последние выборы, будут еще…

— Я для него как красная тряпка, для Пажитнюка?

— Вроде того.

— Убираем красную тряпку. Без баб!

— Что?

— Первым пойдет Михаил Михайлович.

— Какой? Ах, этот?

— Да. Он формально у нас почпред, по документам проведен. Пажитнюк его знает?

— Черт его знает.

— Так вот вы и позвоните. Меня мол, отодвинули, наказали, с кашей съели.

Сергей Иванович набычился, слишком много крутых виражей за последние деньки, ему не нравился такой несолидный стиль.

— Ладно, доеду, обмозгую.

— Нет, нет, вот у вас тут телефончик стоит, снимайте трубочку, снимайте. Ну, что вы, Сергей Иванович, один разговор, последний. Остальное я сама.

Когда она входила в квартиру Бабича, то даже что–то напевала, что–то чардашное, частичка черта в нас живет в суровый час. Открыл дверь Никита Семенович, отец Бабича, директор мясокомбината. Ларису он обожал, и хотя все знал об отношениях своего сына с «царицей», как он ее называл, при всякой встрече полушутливо предлагал ей бросить этого «мозгляка» и «махнуть в Дагомыс».

— О, мой колбасный король! — На автомате пела Лариса, давая возможность мусолить левую руку толстым губам директора, а сама параллельно командовала своему помощнику немедленный сбор–поход.

— Как уже?! И даже буженинки свеженькой с нами не разрежете?!

— Никита Семенович дело государственной важности! Бабич, иди лови машину.

— Но тогда, хотя бы сухим пайком. Вот, это подарочный комплект, называется «12 месяцев».

— Что за название? Бабич, я уже спускаюсь, соглашайся, сколько бы не просили!

Никита Семенович протянул ей квадратную, роскошно украшенную как бы конфетную коробку.

— Двенадцать палочек сухих колбас, вот в эту целофановую амбразурочку вы можете видеть этих красавиц. Посмотрите, их как будто сам Фаберже ваял.

— Спасибо, спасибо, сервелатный рыцарь мой.