Лароуз

— Не то слово, — произнес Ландро. — Но она это скрывает.

— А Нола ничего не скрывает. У нее постоянно все написано на лице, куда бы она ни пошла, — закончил Питер и беспокойным жестом обвел весь свой дом: гостиную, столовую, кухню.

Они оба погрузились в размышления. Ландро не давало покоя какое-то зудящее чувство клаустрофобии. Оно возникало всякий раз, когда он входил в дом, где царила агрессивная чистота. Он ощущал его и в доме Равичей — тут все повиновалось приказу. В прошлой жизни Ландро уже были звонки, проверки постелей, свистки, построения, лотки с перегородками для разнотипных вещей, размеренные будни школы-интерната. Отдающая военной дисциплиной подготовка к насилию почему-то всегда требовала невообразимой аккуратности.

— Я не могу не только передвинуть мебель, но и переложить какую-нибудь вещь, — пожаловался Питер. — Жена тут же кладет ее обратно. У нее словно встроена в голову измерительная рулетка. Она может сказать, когда что-то переместилось всего на несколько миллиметров. Поверь, она знает, что мы тогда опрокинули стол.

Ландро кивнул.

— Мне бы хотелось… Чтобы в ней это исчезло, — сказал Питер. Потом ему подумалось, что он неправ. Это казалось сродни предательству. В конце концов, Нола переехала в его дом, когда тот был совершенно новым, но уже наполненным вещами, которые принадлежали родителям, дедушкам и бабушкам. Ее тщательная забота об этом наследстве всегда ему нравилась. — Я хочу сказать, ей не помешало бы иногда просто отпускать вожжи.

— Ты бы хотел, чтобы она снова была счастлива, — вставил Ландро.

— Счастлива? — Питер повторил это слово, потому что оно показалось ему странным и архаичным. — Моя жена постоянно злится на Мэгги, это худшее, но на самом деле не делает ничего дурного. Нола хорошая мать. Сначала я хотел вернуть вам Лароуза. Я думал, то, что ты сделал, было совершенно неправильным, считал, что ей станет без него лучше. А затем понял, что, если я приведу его обратно к вам, это убьет ее.

Ландро вспомнилась жалкая фигурка Эммалайн, согнувшаяся в ритуальной парильне.

— Дело в Лароузе, — сказал Питер. Его дыхание стало хриплым. Удары сердца раздавались в ушах. Питер знал: слова, которые он собирался произнести, заставили бы его жену залиться слезами, зайдясь в том пронзительном животном вое, который после того, как дети засыпали, она позволяла себе, удалившись в сарай, в надежде, что ее никто не услышит. — Дело в Лароузе, — повторил он. — Надо подумать о нем. Мы должны поделиться им. Нам, знаешь ли, следует сделать все между нами проще.

— Вот как, — произнес Ландро.

У него было такое ощущение, будто с головы сняли крышку и в глаза ударил сноп света. Он не мог говорить. Слабость напала на него, и он опустил голову на стол. Питер посмотрел сверху вниз на длинные волосы, рассыпавшиеся по столу, на сложенные руки Ландро, могучие, но обессилевшие. Сложное чувство презрения охватило его, и он подумал о том восторге, который будет чувствовать через час, а может быть, два после того, как рубанет топором по голове Ландро — так он назвал поленницу у забора, и мысленный образ раскалывающегося под топором черепа служил немалой причиной того, что ее размеры постоянно увеличивались. Если бы не Лароуз, думал он, если бы не Лароуз.

Потом картина горя, которое испытает мальчик, заставила его выбросить из головы подобные мысли.

После того как Ландро ушел, Питер лег на ковер в гостиной и стал глядеть на потолочный вентилятор, прижав руки ко лбу. Казалось, его кишки наматываются на лопасти. Он с трудом заводил друзей, и ему было нелегко поддерживать с ними отношения. Разговор с Ландро дался ему тяжело. Ростом Питер был шесть футов два дюйма[70], выносливый, потому что работал на ферме, но у него были слабые лодыжки, колени, запястья и шея. Там, где одна часть его тела соединялась с другой, часто возникали боли. Тем не менее он мужественно их терпел, зная, что они пройдут. Этому его научили тренеры в школе. Эта ферма принадлежала его родителям. После их смерти, кроме него, в число наследников входил только поселившийся во Флориде брат, но он выкупил его долю. Семья Питера имела русские и немецкие корни и поселилась здесь достаточно давно, чтобы вывести свою землю из собственности местного племени.