Ласковый ветер Босфора

Так Катя твердила себе, в глубине души отдавая себе отчет в том, что уже все для себя поняла. Что первым ее побуждением – и, наверное, самым правильным – было соглашаться, бросаться к Эртану и клясться, что останется с ним до конца. А все остальное – это уже наносное, поверхностное, лишнее. Наверное, она просто оттягивала момент, делала перед самой собой вид, что берет паузу, чтобы все тщательно взвесить. Прекрасно зная в то же время, что решать будет не рассудком.

В сумочке зазвонил мобильник, Катя машинально вытащила его, взглянула на экран и поморщилась, увидев имя Мустафы. Что ему нужно? Решил напомнить ей про дату отъезда?

Поначалу она не хотела снимать трубку. Но, подумав пару секунд, решила не опускаться до таких инфантильных выходок. Ведь Килинч – продюсер проекта, и отношения их связывают в первую очередь деловые. Кто знает, может, что-нибудь случилось, возникли какие-то накладки, нужно срочно принимать меры. Да и требовать от нее точной информации о планируемой дате вылета он, в конце концов, тоже имеет право. Это она, Катя, видимо, слишком увлеклась эмоциями, расслабилась и стала ждать от других людей более человечного отношения, чем прописано в контракте.

– Кати, добрый вечер, – вкрадчиво произнес в трубку Мустафа. – Я вам не помешал? Можете сейчас говорить?

– Нет-нет, все нормально, я вас внимательно слушаю, – заверила Катя.

И с легким оттенком злорадства подумала, что помешал бы ей хитроумный продюсер, позвони он на полчаса раньше. Вот тогда да, он прервал бы весьма интересную сцену, которая, определенно, не доставила бы ему никакого удовольствия.

– Кати, я хотел вам сказать… – неуверенно начал Мустафа.

И Катя, вероятно от нервного перенапряжения, сдавленно фыркнула. Почему-то ей показалось, что и Мустафа сейчас начнет признаваться ей в любви и предлагать руку и сердце. Ну нет, это было бы слишком. Драма обернулась бы жестким фарсом.

– Утром у нас с вами не совсем задался разговор, – продолжал Мустафа.

Катя постаралась совладать с душившим ее истерическим смехом. Килинч, в конце концов, не знал, что произошло с ней сегодня вечером, и не обязан был относиться с пониманием к этим ее неожиданным приступам веселья.

– Вы рассердились на меня, обиделись… А я ведь к вам отношусь с искренней симпатией, у меня и в мыслях не было вас задеть. Я, наоборот, хотел предостеречь – и, клянусь, из самых добрых побуждений.

– Предостеречь? От чего же? – изумленно спросила Катя.

– Кати, я утром пытался аккуратно вам намекнуть, но, кажется, только вызвал у вас негатив. Что же, наверное, способа сообщить о таком деликатно нет, и мне в любом случае от вас достанется. Но хотя бы моя совесть будет чиста.

Мустафа разливался соловьем, умело напускал туману и – это чувствовалось – всячески старался расположить Катю к себе.

– Возможно, я слишком надавил на вас с отъездом домой. Но это лишь потому, что мне хотелось вас уберечь. Кати, я ведь не слепой, я вижу, что происходит между вами и Эртаном.

– Да-да, утром вы мне уже пытались это сказать, – холодно отозвалась Катя, чувствуя, как внутри вскипает гнев. Да что же это такое? Опять? Разве она не расставила все точки над «i» еще тогда, во время их разговора? – И я заверила вас, что никакие мои личные дела на наши деловые договоренности не повлияют, и обсуждать их с вами я смысла не вижу.

– Вот ведь вы какая… вспыльчивая, – удрученно вздохнул Мустафа. – А я же от всего сердца, я, Кати, чувствую за вас некоторую ответственность. Ведь это я пригласил вас на проект, привез в Турцию и не могу теперь допустить, чтобы вами грубо воспользовались в своих интересах. Послушайте, Кати, я буду с вами откровенен, вы не все знаете про Эртана. Он, безусловно, очаровательный молодой человек, женщины здесь, в Турции – да и за границей многие, – от него без ума. Но вы никогда не задумывались, почему в прессе нет никакой информации о каких-то его головокружительных скандальных романах? Я скажу вам, Кати, почему. Эртан Озтюрк – гей.

О господи! Катя никак не ожидала, что любящий экивоки и эвфемизмы Мустафа выложит ей все вот так в лоб. Неужели влюбленный продюсер дошел до такой степени отчаяния, что готов был поступиться собственными принципами?

– У нас в России раскрывать ориентацию человека у него за спиной считается неэтичным, – ледяным тоном отозвалась она.