Ласковый ветер Босфора

– Кати, – помолчав, снова начал Эртан. – Я никогда еще не встречал таких женщин, как ты. Ни к одной не испытывал таких чувств. Это что-то… странное, мучительное, оно сильнее меня, не дает мне покоя, влечет к тебе, где бы я ни был. Я как будто встретил своего двойника, нашел вторую половину. Но половину лучшую. Я смотрю на тебя и вижу, каким человеком хотел бы быть сам, каким, наверное, мог бы стать, если бы был сильнее, смелее… Я не могу оторвать от тебя глаз, потому что ты – это более правильное, честное, отважное отражение меня самого. Твое отношение к миру, несгибаемость, сила духа, вера в творчество, умение зажечь своим огнем других и заставить их увидеть истину… Я все время думаю о тебе, все время прикидываю мысленно – а как поступила бы Кати? Ты понимаешь меня, как никто на свете. Мне с тобой так легко, как никогда ни с кем не было. Я… я, наверное, никак не смогу без тебя, Кати. Ты помогла мне выбраться из черной беспросветной тоски, в которую превратилась моя жизнь после того решения. Ты подарила мне роль, о которой я мечтал годами, заставила заново поверить в свои возможности, открыла для меня новые грани моей профессии. Клянусь тебе, я просыпаюсь утром и улыбаюсь, думая, что скоро увижу тебя, что выйду на сцену и буду играть – только перед тобой, как перед единственным зрителем, самым важным, самым взыскательным. Не знаю, может быть, сама судьба свела нас вместе, ведь помнишь, я поцеловал тебя в тот первый вечер, еще не зная, кто ты, просто поддавшись порыву, интуиции, твердившей мне, что эта женщина переменит мою судьбу.

Катя слушала его, погрузившись в какое-то оцепенение. Его звучный, бархатный голос окутал ее, заворожил. Эртан внезапно открылся ей с другой стороны и заставил по-новому взглянуть на саму себя. Неужели это о ней он сейчас говорил? Неужели ее называл сильной, честной, несгибаемой, способной заразить своей творческой энергией других?

Катя до сих пор еще никогда не видела его таким открытым, таким искренним. Он был прекрасен в этом своем откровении. И когда говорил ей о своем романе с Андреасом – как ни больно ей было об этом слышать, Катя все равно невольно вместе с Эртаном погружалась в атмосферу рая на земле и видела перед собой прекрасного грека, ныряющего в бирюзовую волну Эгейского моря с борта белоснежной яхты. И теперь, когда рассказывал ей о самой себе то, о чем она забыла, а может, никогда и не знала.

В каком-то трансе она поднялась с качелей, ошеломленная, ошарашенная. Шагнула к Эртану, сама не понимая, что делает. Голова кружилась, в висках гулко стучало. Эртан поймал ее руку, прижал к своей груди, и она почувствовала, как неистово колотится у нее под пальцами его сердце.

– Я не знаю, как объяснить тебе то, что я чувствую, – продолжил он. – Я и себе не могу этого объяснить. Это какой-то излом, надрыв, меня влечет к тебе, я страстно хочу быть рядом с тобой, чтобы вновь ощущать себя целым, понимаешь? Только с тобой у меня есть надежда стать тем, кем я не стал… Кати, я не кривил душой, когда говорил, что больше всего на свете хочу семью, детей, большой шумный дом, где всегда тепло, где тебя всегда ждут, где все живут в любви и согласии. До недавнего времени я думал, что это невозможно, смирился с этой мыслью. Но потом встретил тебя и… Понял, что если такое, в принципе, для меня возможно, то возможно только с тобой. Кати, я хочу, чтобы между нами все было откровенно, чтобы мы оба понимали, на что идем, и если делали что-то, то делали с открытыми глазами. Я признался тебе, рассказал все, как есть. И теперь хочу спросить… – Он замолчал, с трудом перевел дыхание и, наконец, закончил: – Зная обо мне все, согласишься ли ты выйти за меня замуж?

Глава 8

Такси медленно ползло по вечернему Стамбулу. Ушлый водитель-курд, то и дело принимавшийся болтать по-арабски, уверенно лавировал в бешеном трафике, подрезал, обгонял, встраивался в, казалось бы, крошечные промежутки между машинами и все равно временами намертво застревал в вечерней пробке. Катя, впрочем, не возражала. Ей больше уже не хотелось как можно скорее запереться у себя в номере. Наоборот, состояние, завладевшее сейчас всем ее существом, было таким напряженным, таким интенсивным и всепоглощающим, что, наверное, лучше было какое-то время оставаться на людях на случай внезапного обморока или нервного срыва.

Растерянная, сбитая с толку, чувствовавшая, как в груди теснятся рвущиеся наружу эмоции, Катя отрешенно смотрела в окно, скользя невидящим взглядом по запруженным разномастными автомобилями улицам, вспыхивающим в сгустившемся сумраке рекламам, вывескам, витринам модных магазинов и кафе. И, несмотря на то что находилась она сейчас в одном из крупнейших и оживленнейших городов мира, ощущала себя отделенной от всей этой суеты и кипящей жизнедеятельности каким-то мягким коконом, не различимой глазом преградой. Словно бы сам воздух сгустился вокруг нее, не пропуская в и без того смятенную, перевернутую душу лишних впечатлений.