Ласковый ветер Босфора

Тот же, продолжая вещать что-то издевательское и глумливо усмехаться, поставил перед ней стакан виски. Катя машинально потянулась к нему и сделала несколько глотков, надеясь, что к ней вернется былая уверенность. Но этот жуткий туман, этот морок дьявольской ночи только сгустился еще сильнее. Голова закружилась, и захламленная комната поплыла перед глазами.

Андреас плюхнулся на диван рядом с Эртаном, не спуская с Кати глаз, по-хозяйски обхватил его за плечи, притянул к себе, смачно поцеловал в губы. Эртан мотался в его руках тряпичной куклой. Казалось, будто тело его утратило всякую твердость, будто из него вытащили до сих пор державший его каркас, и теперь руки его, ноги и голова болтались и дергались в стороны, как у Арлекина из кукольного театра.

– И что вы сидите, как на похоронах? – внезапно недовольно рявкнул Андреас. – Скучно! Эртан, у тебя кокса нет?

Тот, все так же не приходя в сознание, качнул головой.

Андреас, которому, кажется, действительно уже надоело задирать Катю, поерзал на месте, со скучающим видом поглазел по сторонам и, наконец, произнес:

– С вами тут заснешь, пожалуй. Знаете что, дорогие мои драма-квин, давайте дальше без меня. А я танцевать хочу!

Он вдруг подскочил с дивана, молодой, резкий, весь кипящий энергией, пружинящий в каждом своем движении.

– Не уходи! – вскинулся Эртан, окинув его чуть просветлевшим взглядом.

Потянулся было за ним, но тут же снова без сил рухнул на диван.

– Нет уж, развлекай свою унылую гостью сам, – отрезал Андреас, на ходу натягивая футболку. – Если соскучишься, ты знаешь, где меня искать!

Он как-то ловко впрыгнул в стоявшие у входной двери ботинки, сунул в карман мобильник и через минуту уже вылетел из квартиры, захлопнув за собой дверь.

Катя с Эртаном остались вдвоем. Катя отстраненно понимала, что ей нужно бы радоваться этому. Исчез злой гений, поработивший Эртана, подчинивший его своей воле. Казалось, наступила та самая минута, когда ей наконец можно было сказать все, что она задумала, растормошить его, заставить вспомнить обо всем. Но как это сделать после такого чудовищного фарса? Как вообще разговаривать с этим новым Эртаном, которого она до сих пор не знала?

– Не злись на него, – прервав раздумья Кати, прохрипел вдруг Эртан. – Он не такой на самом деле. Просто ревнует, переживает. Андреас – хороший парень, добрый, благородный. Это я, я измучил его, я такое с ним сотворил.

Сказав это, он вдруг вскочил с дивана. Куда только подевалась его апатия? Теперь всем его существом словно завладело дикое возбуждение – но дурное, болезненное возбуждение. Заставлявшее бесцельно метаться по комнате, нигде не находя себе места.

Больше всего Катю поразило то, что куда-то бесследно исчезла его обычная завораживающая грация, плавность и точность движений. Дерганый, как кукла с разболтавшимися шарнирами, он бросился к окну, всплеснул руками, схватился за голову, а затем замер, привалившись лбом к стеклу. У Кати, когда она сейчас смотрела на Эртана, рождалось внутри странное ощущение. Она прекрасно знала, каким органичным умел быть Эртан на сцене, как точно, без малейшей фальши, он демонстрировал чувства своего героя, передавал его состояние. Сейчас же он напоминал ей плохого актера, чудовищно переигрывал, ломался и кривлялся, как еще недавно делала Нургуль. Катя видела по глазам, что его и в самом деле терзает страшная душевная мука. Это от нее он с первого же взгляда показался ей таким разбитым, сломленным, растоптанным. Это она лихорадочным огнем горела в его глазах. Но в то же время Эртан как будто бы упивался ею, наслаждался этим самоуничижительным выступлением. Будто бы смертельно раненный герой драмы, благодаря взвинченным до предела нервам не подозревающий о своем ранении и неумело изображающий на сцене агонию.

– Ты ошиблась, Катя! О, как ты ошиблась! – забормотал он и обернулся к ней.

– В чем ошиблась? – как можно мягче спросила она.

Нельзя было поддаваться, заражаться от него этой сухой истерикой. Пускай хоть кто-то в этом больном спектакле сохранит здравый рассудок. Как бы невыносимо, как бы мучительно это ни было.

– Ошиблась, когда делала замену в касте, – нехорошо улыбнувшись, пояснил Эртан.

Он резко развернулся, пошатываясь, прошел по комнате, подцепил стоявшую на комоде ополовиненную бутылку и, запрокинув голову, принялся жадно пить из горлышка. Потом утерся тыльной стороной ладони, посмотрел на Катю, бледный, пьяный, весь какой-то разболтанный, нечеткий. И вместе с тем поразительно красивый, даже более пленительный, чем обычно. Как будто бы раньше его облик был слишком идеальным, гладким, слепящим, ошарашивающим своим совершенством. Теперь же в нем вдруг проступили изъяны, сделавшие его более глубоким, более земным и человечным, – круги под глазами, нервная морщинка у губ, болезненная худоба. И этот взгляд, мятущийся, дикий, от которого Кате хотелось бежать, забиться куда-нибудь, прикрыть глаза руками. Лишь усилием воли она заставила себя остаться на месте и, испуганная, измученная, продолжала смотреть на этот бездарный безжалостный спектакль.