Ласточка

Вечером она уже вовсю целовалась с Гошиным другом, и назавтра целовалась, и еще дня три, упоенно, за все свои впустую потраченные летние дни. Танька так ждала любви… А потом друг предложил ей познакомиться еще ближе. В лес ее повел, место тайное показать, где дупло в сосне старой есть и орехи на лещине созрели. Танька на поляну пошла, в дупле сфотографировалась, орехов порвала, но знакомиться поближе не то чтобы испугалась… Но как-то сразу не решилась. Решила повременить, написать пока пару новых песен обо всем этом. Орешина, дупло, поляна, горячий друг, она – недотрога, слезы разочарования… А Гоша как-то вдруг забеспокоился, стал заходить к ней по два раза на дню – то за тем, то за этим. То книжку взять, то программу ей закачать полезную, то вернуть воланчик от бадминтона, который Танька потеряла года три назад на поле… Придет и все не уходит, трется, трется, топчется… Она взяла как-то его и сама поцеловала. Зря, что ли, она столько о нем думала! Гоша слегка удивился, не вырывался, стоял, руками качал, потом Таньку обнял – неловко, но очень крепко. Ушел красный, довольный, писал потом всякую ахинею ей весь вечер и всю ночь, но больше не пришел. Танька видела, как рано утром бабушка увезла его на станцию на такси. И друг Гошин больше не пришел, смертельно обиделся, наверно, что Танька не решилась с ним сближаться на поляне под орешиной, а только смеялась и фотографировалась. Вот Танька лукаво смотрит из зарослей лещины. Танька зажала губами веточку с четырьмя орехами. Орешки еще недозрелые, у них такие смешные зеленые хвостики… А вот Танька спряталась в тени дупла и выставила вперед крепкую ножку в задорных коротеньких шортиках и полосатых высоких гольфах… Коленка загорелая, поцарапанная, гольфы с зелеными полосками, чуть сползли… О том, как порознь уходили с поляны, фотоистория умалчивает.

Совершенно растерянная и расстроенная, Танька через два дня сама уехала в Москву – пора было уже в школу идти, в десятый класс. Песен написала об этом за осень – немерено. Успех у поклонниц в Интернете имела огромный. «Ты ушел, не обернулся…» «Я ушла, не обернулась…» «Ты сказал, что время есть, но ушел, не обернулся…» «Ты смотрел, а я стояла, растерявшись, перед тобой, как будто сердце потеряла…» «Ты хотел, чтоб все, как раньше, то теперь ты мне чужой…» И так далее. Песни из Таньки лились, и все о том же. О рифмах она особенно не заботилась – какие уж тут рифмы, когда наконец душа рвется и можно сочинять без остановки. Восемьсот новых подписчиков за осень! Танька часто сочиняла прямо на ходу. Включит камеру, сядет с гитарой перед ней, начинает петь, что-то новое вспоминает, какую-то маленькую деталь – например, что на поляне, где Гошин друг рассчитывал познакомиться с ней поближе, стоял старый трухлявый пень, и из него росли цветы с темно-зелеными бархатными листьями и фиолетово-розовыми соцветиями. И вот – песня сегодня пошла в другую сторону, обросла новыми куплетами, закудрявилась…

Про самого Гошу пелось хуже, потому что она так понять и не смогла, что с ним произошло. Он ее еще и Вконтакте заблокировал. Можно, конечно, надеяться, что это Гошина бабушка ее заблокировала или заставила его, стояла над ним с ремнем или с утюгом раскаленным и кричала: «Блокируй, паразит!» Она часто кричала на Гошу, Танька слышала то и дело, как с их участка доносилось: «Поли огород, паразит! Воду выключай, паразит! Штаны застегни, паразит! Ходит, паразит, глазами зыркает!» Но он мог бы и не послушаться бабушку… Мальчики – странный народ. С логикой у них плохо. Точнее, ее вообще нет. Об этом Танька могла говорить с Никой до бесконечности, пока у Ники не кончалось терпение.

Ника, выслушивая в очередной раз Танькины воспоминания о ее летних приключениях, посоветовала ей искать «парня» среди мужчин постарше, лет двадцати семи, у тех хотя бы мозги есть, возможно, набегались уже по кустам и по полянкам. А сама взяла и влюбилась в ровесника, хлюпика, на тонких ножках, не очень уверенного в себе. Влюбилась? Ника взглянула на Кирилла, которого сейчас вынужденно обнимала за шею. Иначе бы она идти не смогла. Да, скорей всего, влюбилась. По крайней мере, он ей нравится, и ей приятно обнимать его за шею. Даже нога как-то меньше болеть стала, хотя она прыгает, то и дело оступаясь и задевая правую ногу.

– Давай чуть отдохнем. – Ника, запыхавшись, остановилась.

– Давай. – Кирилл выдохнул. – Фу, устал.

Они сели на большой валун, поросший живописным желтоватым лишайником. Он рос неровно, создавая удивительные узоры. Вот чье-то лицо, удивленно открытый рот, прищуренные глаза, вот кошка с тремя лапками, вот выброшенный вперед кулак… Ника погладила приятный теплый камень и посмотрела на Кирилла.

– Ты подружку мою знаешь школьную? Таньку?

Мальчик подумал.

– Толстая такая? С огромными сережками? Всегда в шортах ходит и черных колготках?

– Нет.

– Рыжеватая, с красными губами и пирсингом под губой?

– Нет.

– А! Маленькая, в черных кожаных брючках, и майка еще такая, как будто ничего нет, прозрачная?

– Да нет же! – засмеялась Ника. – Моя подружка Танька, симпатичная, невысокая…