9 сентября 1936 года враг народа Берия вызывает его (Торошелидзе) и сообщает, что он попал под подозрение. Ввиду того, что мы всегда замечали с мужем внешнее тщательное скрываемое неприязненное и недоверчивое отношение со стороны Берии, вызванное, как мне тогда же казалось, непосредственным общением и близостью Торошелидзе с Иосифом Виссарионовичем, а также явным признанием со стороны партии за Торошелидзе большего авторитета в теоретических вопросах, чем за самим Берией, я предложила мужу сообщить положение дел в Москву. Муж ответил, что все выяснится, партия его знает и не поверит никакой клевете о нем.
Тогда я решила действовать самостоятельно. Я написала письмо моему другу детства и близкому родственнику Серго Орджоникидзе. Получила следующий ответ: «Не волнуйся насчет Торошелидзе, ибо все это выдуманная брехня. Его дело перенесется в Москву, где партия и правительство во всем разберутся. Что же касается тебя, то это еще посмотрим. Мне кажется, он тебя и пальцем не тронет». Он имел в виду Берию, который на заседании сказал следующее: «А жене тоже мы дадим в зубы». На другой день утром звонит председатель партколлегии и сообщает мужу, что принято постановление отобрать у него партбилет.
Уже на VI пленуме ЦК Компартии Грузии в ноябре 1936 года Берия, ссылаясь на показания арестованного известного коммуниста Семена Чихладзе, в своем выступлении доложил о раскрытии обширной троцкистской организации, руководимой Буду Мдивани, Малакией Торошелидзе и Михаилом Окуджавой.
Малакия Торошелидзе
Михаил Окуджава (слева)
По всей видимости, грузинский процесс должен был пройти параллельно со вторым московским процессом Пятакова – Радека в Москве. Проблема заключалась в том, что подготовка открытого политического процесса над невиновными людьми – весьма тонкое дело. Подсудимые должны предстать перед международной общественностью свежими, бодрыми, непокалеченными, бойко и правильно отвечать на вопросы обвинения. Такого не добиться исключительно пытками. Тут нужны и уговоры, и шантаж судьбой близких, и обличающие показания близких людей, и товарищеские беседы с первыми лицами, включая Сталина, призывы к выполнению долга большевика перед партией. Некоторых подсудимых, которые уже неоднократно каялись в своем прошлом участии в оппозиции, удавалось убедить совершить жертвенный подвиг ради родной коммунистической партии и великой социалистической Родины. В результате, например, Зиновьев, Каменев, Радек перевыполнили план, обвиняя себя и своих товарищей еще ярче и убедительнее, чем сам прокурор.
И все-таки эта задача очень рискованная. Оказавшись один на один с непредвзятыми свидетелями, подсудимый может неожиданно «предать», рассказать правду, отказаться от своих показаний. Даже в Москве было несколько очевидных проколов. По крайней мере троим подсудимым удалось дать понять, что на самом деле происходит. Так смогли сделать Николай Крестинский, Николай Бухарин и Генрих Ягода… Как мы понимаем из сохранившихся документов, которые нам показали в грузинском архиве МВД, шедший на процесс главным обвиняемым Буду Мдивани оказался твердым орешком.
Богдан Кобулов докладывал Сергею Гоглидзе из внутреннего изолятора НКВД Грузии: