Лаврентий Берия. Кровавый прагматик

В феврале месяце 1937 года в мою камеру завели Михаила Окуджаву, который был в одном нижнем белье и в носках. Вид у Окуджавы был мертвенно бледный, он весь дрожал, была отнята способность устной речи. Окуджава Михаил сказал: «48 часов меня содержали в холодной камере. Когда завели, сразу меня раздели, сняли обувь и в одном нижнем белье и носках оставили. Причем облили цементный пол водой. Все это делается для того, чтобы я дал признания, что я совместно с Буду Мдивани, профессором Элиавой, Малакией Торошелидзе якобы вел подрывную работу, одновременно состоя в контрреволюционном паритетном центре, который ставит целью свержение советской власти в Грузии. Я дал признание, но знаю, они этим не ограничатся, и знаю, они потребуют назвать людей».

При всем старании и изуверстве следователей получить надежные показания подследственных им не удавалось. Оставался риск, что на открытом судебном процессе они начнут рассказывать правду.

Все тот же узник Грузинского НКВД показывал на следствии:

В мае или июне месяце 1937 года в камеру, где находился я, завели Кавтарадзе Сергея. Кавтарадзе сказал мне: «Меня доставили из Москвы. В Москве в присутствии наркома НКВД Ежова состоялась у меня очная ставка с Буду Мдивани, который на очной ставке показал, что в последние годы в Грузии был создан как подпольный КР троцкистский центр, так и паритетный комитет от разных антисоветских партий. Я отверг эти показания Буду Мдивани. И последний после раздумья в присутствии Ежова сказал: „Мои показания на Кавтарадзе ложные и не соответствуют действительности. Я Кавтарадзе оговорил“».

Стало окончательно ясно, что открытый процесс провести не получится. А беречь узников незачем. С подследственными перестали церемониться и перешли к зверским избиениям.

Из показаний узника Метехской тюрьмы:

В мае месяце я вновь встретился с Окуджавой Михаилом. Я его еле-еле узнал. От систематических избиений он был превращен в скелет, на котором была одна натянувшаяся кожа. Он сказал мне: «Молю Бога, чтобы поскорее наступила смерть, чтобы не повторялись вновь эти расправы. Любое требование следователя я выполняю. Я даже до того дошел, что в протоколе допроса оставляю им свободное место с просьбой, коли вспомнят что-либо, сами записали. Глупо поступают те, которые мучают себя из-за этих показаний. Следствие делает свое дело. Этими расправами они всегда получают желаемые признания. В таком случае зачем мучить себя? Глупо».

В случае, если избиения и пытки не помогали, начинали пытать родственников подследственных на их глазах. Именно так удалось добиться признательных показаний Буду Мдивани.

Показывает Евтихий Сурмаев, диспетчер гаража Комитета госбезопасности, в 1936–1941 годах надзиратель внутренней тюрьмы НКВД: