Лазоревый петух моего детства (сборник)

— Непутевый — везде непутевый. Даже продавщица — тьфу! — и та на него не смотрит. — Старуха Маша пожевала пирог, возмущенно сверкнула на бабушку глазами. — А я говорю, рыжая Марфа твоя родственница. Она кривого Матвея дочка. А кривой Матвей и твой дед — братья двоюродные.

— А я говорю, не было у меня рыжих родственников. Матвей был каштановый.

— Нет, рыжий.

— А я говорю — каштановый. Не было у меня рыжих родственников и не будет.

Ольга вскочила из-за стола. Стул в накрахмаленном белом халате упал. Ольга спросила тихо:

— А я?

— Что ты? Ты сиди, ешь пирог.

— А я разве тебе не родственница? — крикнула Ольга, оттолкнула ногой упавший стул и выбежала из комнаты. Громко хлопнула лестничная дверь. Звонок над ней звякнул от неожиданности. Умолкла балалайка. Аркашкин вальс громыхнул нелепым аккордом и затих.

— Ишь ты, — сказала старуха Маша. — Вся в рыжую Марфу. У тебя, Клаша, еще деверь был рыжий, Варфоломей.

— Не было деверя! — тихо и угрожающе прошептала бабушка.

— Как же не было?

— Не было!..

— Был!

Старая дворничиха взяла в зубы нож. Зарычала. И Маша, и Клаша примолкли в испуге. И Маша, и Клаша спросили:

— Что с тобой, Даша? Ты, никак, спятила?

Картина пятая

На дворе опавшие листья. Их намело с улицы. Они колышутся и тоненько звенят. Ветер обшаривает углы и подвалы, торопит засыпающие деревья.

Воробьи снова завладели двором, скандалят и скачут.

Ольга выбежала из парадной. Воробьи разлетелись, как брызги. Со второго этажа во двор спрыгнул Аркашка, схватил Ольгу за руку и потащил ее за каменный цоколь вазы.

— Прячься, бабушки мчатся!

Ольга сжалась в комок. Аркашка развалился на скамейке, задрал ногу на ногу и принялся спокойно свистеть песни.

Старухи высыпали из парадной — Маша за Клашей, Даша за Машей.

— И не отказывайся. Твой деверь Варфоломей был форменный рыжий.

— Нет, каштановый… Ольга! — позвала бабушка. — Ольга!

— Форменный рыжий. Его так и дразнили: Красный Варфоломей. Его кулаки вилами закололи, когда он по продразверстке ходил.

— Каштановый!

— Рыжий!

Дворничиха схватила метлу. Крикнула:

— Хватит!

— А я говорю — рыжий.

— А я говорю — каштановый.

— А я говорю — хватит!

Аркашка соскочил со скамейки, встал между старухами.

— Оттаскайте меня за уши. Кто желает? Ну, оттаскайте меня за уши.

Старухи опешили.

— Ольгу не видел? — спросила бабушка.

— На улицу побежала.

— Она тебе ничего не говорила?

— Сейчас вспомню. Ага, сказала, что больше не вернется, больше к вам не придет, потому что утопится.

— Что?

— Утопится.

Ольгина бабушка закачалась.

— И ты ее не схватил, не остановил за руку?

— Я не успел. А потом, для чего? Одной рыжей меньше.

— Ох ты… Ох ты… — сказала Ольгина бабушка и, как слепая, стала шарить рукой, куда бы ей сесть. — Уши оторвать тебе мало. Гений сырой!

Аркашка подставил ей ухо.

— Рвите, отрывайте. Я их вазелином смазал. Теперь не ухватите.

Старухи посадили Ольгину бабушку на скамейку. Маша напустилась на внука:

— Я тебе что велела? Я тебе велела вальс играть.

— Оттаскай меня за уши.

Старуха попыталась это сделать, но скользкие Аркашкины уши тут же выскользнули из ее пальцев.

— Рвите! Отрывайте! — крикнул Аркашка. — Что, не можете?

Воробьи на дереве тихо сидели. Они не понимали, что происходит, потому что такого во дворе никогда не бывало. Еще никто не отказывался Аркашке уши нарвать.

— Оленька, — всхлипывала Ольгина бабушка.

Дворничиха ее утешала:

— Ну, не рыдай, Клаша. Ну, не рыдай. Не такая она дурочка, чтобы с жизнью попрощаться.

— Оленька и пирогов не покушала.

— В милицию заявить нужно, — сказала старуха Маша. — Непременно. Ее по цвету разыщут… Ты мой вазелин взял? — спросила она Аркашку. — Тебе кто велел?

Аркашка снова подставил ухо.

— Тьфу ты, бес. Ну ладно, я найду к тебе другой ключ. Басовый. Я тебе что велела?

— Я музыку с пеленок ненавижу, — вкрадчиво сказал Аркашка. — Рвите мне уши. Отрывайте. Я слух потеряю. — Он сам взял себя за ухо и сам от себя вырвался.

— Вот и свихнулся мальчик, — покачала головой дворничиха.

Воробьи на дереве забеспокоились, принялись обсуждать, что сулит им в дальнейшем такое Аркашкино поведение.

— Оленька… — Ольгина бабушка вдруг вскочила. — Я тебя отыщу. — Она ринулась в подворотню. — Я тебя из-под воды спасу.

Старуха Даша устремилась за ней.

— Куда ты, Клаша?! Ты же плавать не умеешь.

— Все из-за твоей Марфы, — сказал Аркашка.

— Господи, воля твоя. Что же я такого сказала? Если Марфа была рыжая, так ведь ее зеленой не назовешь. Уж какая есть. Господи, я ж говорила, что от рыжей Марфы одно несчастье. Недаром я сегодня корову во сне видела. Черную комолую корову… Оленька. Морковочка. Подосиновичек. Рыженькая ты наша… — Старуха побежала догонять подруг.

Когда она скрылась, Аркашка сказал:

— Вылазь.

Ольга вылезла из-за цоколя.

— Так нельзя. У тебя сердца нет.

— Целый час про какую-то Марфу говорить можно? — спросил Аркашка. — Меня каждый день за уши дергать можно? Уши ведь не для того человеку, чтобы их дергали.

Ольга села на краешек скамьи.

— Но ведь они старенькие — бабушки. Их уважать нужно.