Лазурное море - изумрудная луна (СИ)

Мужчина пал ниц на колени, сжимая в своих крепких и сильных руках ее предплечья, и через мех его шубы, она могла ощущать тепло беломраморной кожи. В проникновенные глаза его скользнуло сияние меди и яшмы, и привкус горечи и гнили застрял у нее во рту, когда Иветта вновь вдохнула в себя приторный запах, поднимающейся от зачарованной чаши, словно он корил и порицал ее за содеянное. Этого красивого мужчину окутывал и манил в свою ласку гневный сумрак, но девочка не чувствовала от него зла или угрозы, лишь продолжала смотреть в назидательный, обрекающий взор. В нем клубилось очарование ночи, в коей гуляли вольные и неистовые порывы ветра, и вздымались на сносящие дыбы жеребцы одичалого пламени. В его темных глазах было потустороннее царство, мрачное, но манящее своей необузданной красотой и величием, запретами и тайнами.

— Я дарую тебе Судьбу, Иветта, — говорил он, и мир затих в ожидании его обрекаемых и одаряемых слов. На краткое мгновение она обомлела, широко распахнув бирюзово-мшистые, чистые как стекло озер, глаза, и дыхание покинуло ее телесную оболочку. Она не называла своего имени, но он произносил имя, данное ей по рождению. Он же смотрел на нее тем взглядом, которым смотрят на близкое по духу и разуму создание, как если бы знал ее все те годы, что оставляла она в пути пересечения многих заснеженных границ. И когда мужчина, коему были подчинены и подвластны смерть и время, и глубина мрака и бездонность снов, толковал ее предназначение, вырисовывая на ладонях искусные чернильные линии, исчезающие при соприкосновении с мягкостью лунного света. Ветер подхватил предречение, унося его в холодную высь. И выслушав толкование переплетений и встреч своей жизни, Иветта без сожалений и колебаний взялась ладонями за обжигающую чашу, испивая отвар до последней капли. Жар впитывался в каждую крупицу ее естества, в каждый нерв, сухожилие и потоки вен, соединяясь в самом сердце. И сделав последний глоток, пиала исчезла в бурых дымчатых миражах. Когда же его руки легко подняли дитя и усадили в красное кожаное седло с золочеными стременами, а в руки вложили узда на тонкой золотой цепи, волк встал с замерзшей земли, вслушиваясь в заветное веление своего бессмертного властелина.

— Отвези девочку к родителям, — властно наказывал человек, и тени заклубились в штормовом вихре за его спиной, поднимая снопы пепла и угля, обнажая образы тени, расползающиеся вдоль далеких утесов и подножий, и даже остроносая ладья луны не освещала его горделивый стан.

— Сохраняй в пути дитя заката и рассвета до самого конца.

Мужчина осторожным касанием провел на прощание указательным пальцем по детской щеке, в медленном и чутком мановении, наблюдая, как на золотисто-светлые ресницы опускаются кристальные снежинки, как отражается ночная темная вода неба в пораженных и сонных глазах. Спешно надвинул он на светлые кудри капюшон из меха черно-бурой лисицы, чтобы снег не мог насладиться мягкостью шелковистых лент, отсвечивающих солнечные блики.