Лебединая (СИ)

На всякий случай он всё равно держал упаковку резинок и смазки, но настаивал всё реже, придя к выводу, что Оливер просто такой — тормозит все процессы, пока что-то в голове не щёлкнет. Или у него, или у Томаса. Томас насильником не был, поэтому ему приходилось только ждать.

Накануне Рождества, буквально за неделю, родители Томаса уехали к тётке в соседний город, сказав, что останутся на ночь — тётка то ли заболела, то ли просто загрустила. А мать Томаса слишком уж сильно любила родственницу, чтобы отказать ей в совместно проведённом вечере. Отец закатывал глаза и страдальчески стонал, но всё же повёз, правда, предложил сначала Томасу съездить с матерью, на что тот только сделал вид, что вообще не понимает, о чём речь.

Сначала, оставшись дома один, Томас хотел устроить какую-нибудь движуху, но в последнее время всё чаще ловил себя на мысли, что к тусовкам он теряет интерес, а потому просто позвонил Оливеру, но тот не взял трубку ни в первый раз, ни во второй, ни в пятый. Зато объявился сам, когда Томас уже собирался завалиться спать, разочарованный без толку проведённым вечером.

Томас открыл дверь и удивлённо уставился на встрёпанного Оливера, который обычно не захаживал к нему. Оливер, непривычно не прилизанный, одетый наспех и раскрасневшийся, выдал только:

— Родители дома?

— Нет, они уе… — ответить полностью Томас не успел. Он хотел сказать, что уехали, а он, как идиот, весь вечер названивал Оливеру, чтобы пригласить к себе, но вместо этого уже оказался прижатым к стене — надо же, непривычное ощущение — и с чужим языком во рту.

Объяснять Оливер не спешил совершенно ничего. Он явно спешил, забирался руками под одежду Томаса, хватался за его бока и рёбра, стискивая сильнее, а когда наконец оторвался, то хрипло сказал:

— Пойдём в твою комнату.

Томас не ожидал такого напора. Он не зря ждал, когда у Оливера перемкнёт, но сейчас происходящее казалось ему… не таким. Не просто перемкнутым, а с осадком чего-то слишком поспешного и отчаянного.

— Подожди, — он остановил Оливера, когда тот, повалившись на кровать, стаскивал джинсы. — Что происходит?

— Ты ведь хотел трахнуться, так к чему вопросы? — Оливер поднял на него перевозбуждённый взгляд, а после вновь привлёк к себе, седлая бёдра Томаса и избавляя их обоих от остатков одежды.

В любой другой раз Томас бы смог остановить происходящее. Наверное. Точно смог бы.

Но он так давно хотел Оливера, так хотел ощутить его кожа к коже, что крышу сорвало моментально. Томас забыл вообще обо всём, кроме резинок и смазки, спрятанных в самый нижний ящик тумбочки. И, конечно, не забыл об Оливере, сдавленно и болезненно стонущем от первых толчков. Томас старался не спешить, не давать себе перескакивать сразу на быстрый темп, не забывать об Оливере, но в глазах всё темнело от удовольствия и вида лежащего под ним и выгибающегося тела.

— Чёрт, чёрт, чёрт, — шептал он, кусая чужие губы. — Чёрт, прости, не могу.

И правда ведь не мог. И Оливер ещё голосил так низко и бархатно, что Томас вообще потерял всякий контроль над собой, надеясь только на то, что Оливер поспел вслед за ним. И когда разлепил глаза, удовлетворённо выдохнул, замечая испачканный живот Оливера — успел.

Они сходили в душ по отдельности, после чего Томас принёс им обоим газировки, а сам сел позади Оливера, заваливая его к себе на обнажённую грудь.

— Чего это ты? — спросил он. — Так внезапно.

Оливер сделал глоток из запотевшей банки и, прикрыв глаза, ответил:

— Я переезжаю.

Томасу показалось, что он ослышался. Вздрогнул, оцепенел и на всякий случай переспросил:

— Переезжаешь?

— Да, родители разъезжаются. Бетти остаётся пока с отцом, мать хочет лечь в реабилитационную клинику, а отец отправляет меня в другую школу. Типа частного интерната, там, он говорит, хорошая подготовка к колледжу.

Томас зажмурился и невольно сильнее стиснул Оливера в объятиях. К такой развязке он не был готов.

— Ты сам хочешь?

— Никого это не волнует.

— Меня волнует, — процедил Томас.

— Жаль, что ты не мой отец, — улыбнулся Оливер.

Томас поджал губы и, оценив позу и положение, в котором они находятся, мрачно посоветовал:

— Нахуй иди.

Оливер хихикнул, но скорее нервно, а после уже расхохотался в голос, заражая смехом и Томаса. А когда они, отсмеявшись, успокоились и просто растянулись на кровати, Томас спросил:

— И когда?

— Со следующего семестра. Поеду прямо после Рождества.

Томас промолчал. Внутри него боролось сразу много чувств, но все из них не хотели отпускать Оливера. Да, может быть, они не встречались в общеизвестном понятии, но Томас был уверен — их общение держится не только на поцелуях и взаимной дрочке. Даже этот секс, который, казалось, он так долго ждал, не принёс никакой радости после.

— Ну ладно, — Оливер сел, слегка поморщился от остаточных ощущений после секса, и погладил Томаса по голой коленке. — Я приеду на весенние каникулы. Отец остаётся жить здесь, а мать пока будет в клинике, поэтому поживу каникулы у отца.

— А потом? — уточнил Томас.