Лед под кожей

– Из чистой трусости и цинизма, – заверил ее Лукас. – Брайан повел себя совершенно безответственно. Он был парнем моего возраста, специалист, ӧссеист… так что прекрасно знал, как устроено их общество; но он как раз смотреть не смог. Если бы он критиковал Церковь с кем-то наедине, посол бы его из беды вытащил. Однако он при массовой казни ауригиан решил прямо в святыне обратиться к верующим. Говорил он сплошь логичные и очевидные вещи – например, что никто с точностью не доказал, был ли Аккӱтликс только один и был ли он богом, что гипотетическая планета Тликс должна быть исследована, что свобода – основа всего и что стоит, черт возьми, одуматься и не отрицать право на личное мнение. – Лукас ухмыльнулся. – Они не сжигают людей сразу полностью, – добавил он. – Начинают с конечностей. Но будь спокойна. Мы передали ему яд.

– Как ты мог смотреть?.. – беспомощно сказала Фиона.

– Ты повторяешься, – предупредил ее Лукас. – Я сам несогласованное ораторство на ӧссенских обрядах опробовал еще на Земле, поэтому знал, что такой напрасный жест никому не поможет. Если хочешь что-то изменить – перестреляй всех ӧссеан. Иначе ничего не остается, кроме как сжать зубы и смотреть. И идти на огромные компромиссы… не с ними, конечно, потому что у них своя правда и ничего другого они принимать не станут, а со своим представлением о морали.

Лукас вздохнул и шагнул к дверям.

– Ну что же. Это все, что я хотел сказать.

– Лукас…

Он замер, держа руку на дверной ручке.

– Спасибо, что пытаешься меня предупредить. Я понимаю, что… что тебе вообще не стоило беспокоиться, – неуклюже выдавила Фиона.

– Хм.

– Лукас… но… мне правда нужно выяснить.

Теперь он к ней повернулся.

– Так я ни в чем тебя не убедил, – иронично констатировал он.

– Наоборот, – отрезала она. – Я уже почти решилась пойти сегодня вечером поспрашивать в лардӧэне.

Фиона замялась. Делиться именно с ним она не хотела, так как существовала опасность нечаянно сказать лишнее; но раз она уже зашла так далеко, было бы жалко потерять такую возможность. Боже, он сам к ней пришел! На лице не было этого мерзкого саркастичного выражения, которое бывало обычно. Над своими заметками Фиона ломала голову уже три дня – и ни к чему не пришла. Если не спросить его сейчас, разве она когда-либо еще осмелится? И разве осмелится когда-либо пойти к Прастарой – после всего, что Лукас сейчас сказал?!

– У меня тут несколько предложений и ӧссенских знаков, – сказала Фиона. – Я не могу их прочитать, но с этой… с этой ауригианской ересью это точно связано.

Лукас шагнул к ней. Фиона поборола инстинкт, который велел ей броситься на стол и запихать бумажки под блузку. Вместо этого она даже отодвинулась и уступила ему место.

Он наклонился над столом и быстро разгреб ее сокровища. Раскидал их по кучкам, как крупье, раздающий карты: сюда цифры, туда предложения, к себе символы.

– Что разрушили на Плутонелле – ускоритель? – рассмеялся Лукас, откладывая бумажку. – У них как раз должно было быть голосование.

Над упоминанием о Цирдахе он задержался, но затем и эту бумажку молча отложил. Когда Лукас успешно избавился от всего, что было не на ӧссеине, наступил следующий раунд молниеносных перемещений и переворачиваний, после которого осталось три разных столбика и один листок отдельно. Фиона ждала, что теперь последует либо показное размышление да раздумывание, либо напыщенная речь – и, конечно же, обсуждение, что он получит, если соизволит сделать для нее перевод; но Лукас не стал терять ни минуты, молча потянулся к органайзеру за бумагой, взял лучшую Фионину ручку и принялся писать. На чистом листе быстро появлялись записи: сначала идеально закругленный знак, затем две опрятные строчки перевода, после чего номер. У него была целая система. Фиона подперла подбородок и смотрела. Может, она его и не любила, но зрелище, как его ручка летит по бумаге и высекает сложные каллиграфические линии, было достойно восхищения. Определенную меру ловкости и знаний она не могла отрицать и при большом желании.

Над второй кучкой он постоянно задумывался и спрашивал, не должна ли быть тут скорее ровная линия, или же дугообразная, или все-таки пересекающая, а может и ниспадающая. Фиона каждый раз его заверяла, что не имеет ни малейшего понятия, на что Лукас ухмылялся, писал две-три версии слова и ставил рядом вопросительный знак. Третью кучку он разобрал быстро.

– Даже так… ну, держите меня, – бормотал он.

Лукас обильно исписал три страницы, отбросил ручку и выпрямился.

– Первое – это легко, «Плач по умирающему Кораблю», – сказал он. – Ӧссеане верят, что космические Корабли – живые, что это существа выше человека. Когда в космосе происходит катастрофа, они устраивают мессу – молятся не за экипаж, а именно за Корабль. Говорят, это огромное погребальное торжество, однако я никогда его не видел. Их Корабли так идеальны, что уже долгие годы не происходит аварий. Я сэкономил тебе десять часов хлопотной расшифровки, так как знаю все это наизусть, но ты смогла бы найти это в библиотеке кафедры ӧссеистики. Это не опасно.