«Ее нет, Джерри. Что бы она с тобой ни сделала, в эту минуту ее здесь нет. Ее мысли что-то отвлекло. Может, она без сознания или мертва. Или просто занята чем-то другим… как компьютер, когда его производительность перегружена задачей с высшим приоритетом, а на мелочи мощности не хватает.
Ты – мелочь.
Теперь ты в куда большей безопасности, чем все последние недели».
Уткнувшись лбом в зеркало, Джерри собирал в кучу разбежавшиеся мысли. «Ну конечно, ӧссенский магазинчик. Подземные коридоры. Грибы, бутылочки, погоня на такси. Уничтожение скоростной дороги».
Все прекрасно сходилось. И, продираясь сквозь все это, медиант потихоньку успокаивался. Да нет, с ним все было не так плохо! Он помнил точный ход событий и видел, что всё на месте. «Он – и мелочь?!» Глупости. Его человеческое достоинство восставало против мысли, что он может быть чьей-то игрушкой. Это было и не слишком логично. Не могло быть и манипуляции. Ведь все это время он точно знал, что делает. У него была работа, интересы и цели. И жизнь он держал в своих руках. Ей тут было не место – это он допускал; и неудивительно, что его это нервирует, раз он о ней толком ничего не знает.
Однако это можно исправить.
Едва эта мысль мелькнула в его голове, Джеральд оторвался от зеркала и уверенно отправился обратно в комнату. Тут были вещи ӧссеанки. Тут лежит ее чемоданчик, полный документов. Джеральд Крэйг припоминал, что часто смотрел на него, думая при этом, что надо в этих бумагах покопаться. Как медиант он по закону не просто имел право, а даже обязанность получить всю информацию, которая окажется в досягаемости. Он давно хотел это сделать, правда, просто все никак руки не доходили.
Теперь же наступил отличный момент.
Чемоданчик был не заперт. Ӧссеанка никогда не подавала виду, что там может быть что-то тайное, – видимо, это и было причиной, почему Джерри так долго ничего не предпринимал. Если бы у него вдруг появилось ощущение, что от него и от общественности кто угодно что угодно умышленно скрывает, он бы заявил о своих правах настойчивее. Ну, теперь он откладывать не собирался. Стоило провести пальцем по микроновому замку – и крышка чемоданчика отскочила.
В нем была стопка бумаг: рекламные буклеты какой-то герданской плазмолыжной организации, сертификат от Ассоциации переводчиков на имя Камиллы Мӧэрн, копия его собственной статьи о магазинчике «Ӧссенская мудрость», какие-то распечатки из Сети… а также заметки, написанные от руки как на терронском, так и на ӧссеине. Джеральд не нашел ничего достойного внимания, но он привык архивировать абсолютно все. Отнеся чемоданчик к компьютеру, он вытащил ручной сканер, тщательно скопировал все тексты и тут же отправил их на сервер в редакцию. Затем со вздохом вернул чемоданчик на место.
О Камёлё – а прежде всего о том, чем она могла так привлечь лично его, – медиант так ничего и не узнал.
«Может, надо собраться и уехать в отель, – пришло ему в голову. – Она ведь точно сюда вернется.
А я не хочу с ней быть».
В сомнениях он отправился в спальню. С другой стороны… ему казалось, что просто взять чемодан и сбежать из собственной квартиры, – это немного слишком. Не лучше ли перепрограммировать замок, а ее чемодан выставить за дверь? Или он и правда ее так боится? Джеральд неуверенно топтался у кровати.
Его взгляд привлекла одна вещь на ночном столике –
Взгляд на его любимые цвета – черный, алый и золотой – каждый раз наполнял его новой силой и энергией.
Из него вдруг хлынули чистая эйфория и чудесное облегчение. Столь резкие, столь радостные, что он вслух рассмеялся.
«Она вернется! А почему бы мне с ней не быть? Мы ведь уже так долго вместе!
Хочу с ней увидеться. Сейчас же.
Она ведь уже едет».
Теперь ему и в голову не приходило сбегать от нее. Им завладело волнительное ожидание, которое всегда чувствуешь перед встречей с любимой. Он представил ее,
Что еще ей будет нужно?
Сладости. Куча сладостей.
Двери он открыл заранее, не успел лифт остановиться на этаже, и нетерпеливо вышел в коридор. Камёлё, шатаясь, вышла из кабины и прошла мимо Джерри в квартиру. Ее лицо было совершенно серым, а уши устало свисали книзу. Джерри мечтал обнять ее, но не осмеливался. В этот момент он снова не был уверен, прикасался ли он к ней когда-либо… но в приливе радости и ликования из-за того, что он ее видит, это перестало играть какую-либо роль.