Леди Феникс

— Вот как, — усмехнулся он, помедлив. — Я тебя правильно понял?

— Думаю, да.

— Можно спросить, почему ты так решила?

— Спросить, конечно, можно, — вздохнула я. — Только зачем? Ты и так все прекрасно знаешь.

— Если ты скажешь, что любишь своего Тагаева, я тебе не поверю.

— А я и не буду этого говорить.

— Тогда почему?

Мне было странно, что он задает этот вопрос, но он его задал и ждал ответа.

— Когда ты решил умереть для всех и разыграл комедию со своей гибелью, я не могла поверить, что ты… я не могла понять, почему ты так со мной поступил. Если честно, я верила, что ты меня любишь, и не могла понять. А потом стало ясно: ты все сделал правильно, Саша. Глупо было надеяться, что мы когда-нибудь будем вместе. Мы с тобой всегда по разные стороны баррикады.

— А как же любовь, которая все преодолевает? — усмехнулся он.

— Зачем себе врать? Ты не изменишься, и меня не переделать. Пытаться изменить человека вообще вещь бесполезная, хребет сломать можно, а переделать нельзя. Зачем я тебе с переломанным хребтом?

— Не можешь мне простить, что погиб твой ребенок? Очередная глупая месть.

— Дурак ты, Саша, — ответила я и закрыла глаза.

Он ушел и вернулся с ворохом одежды для меня.

— Подняться сможешь или помочь?

— Помоги, — попросила я.

Он одел меня, пока я безвольно сидела, откинувшись на подушки, и ни разу не взглянул мне в лицо. Он был спокоен, даже равнодушен, но все-таки сказал:

— Не жди, что я буду тебя уговаривать. Не дождешься.

Он подхватил меня на руки и понес из комнаты, а я обняла его и уткнулась носом в его грудь, зная, что это в последний раз.

Уже стемнело, и я поежилась от холода, прижалась к нему еще крепче. Он устроил меня на заднем сиденье машины, спросил сухо:

— Куда?

— Ключей от дома все равно нет. Высади где-нибудь…

— Увидишь подходящее место, скажи.

Он молчал, а я смотрела в окно, находиться рядом с ним было мучительно, хотелось, чтобы все поскорее кончилось, ведь ничего уже нельзя было изменить.

— Вот здесь, — кивнула я на остановку, автобус только что отошел, и она была пуста.

Саша притормозил, вышел, помог выбраться мне и отнес на скамейку. Наверное, он тоже хотел, чтобы все поскорее закончилось. Я привалилась спиной к пластиковой перегородке, а он положил мне на колени мобильный и пошел к машине.

— Саша, — позвала я, испугавшись, что он сейчас уедет. Он молча вернулся. — Знаю, как это глупо, — усмехнулась я. — Поцелуй меня на прощание.

Он наклонился ко мне, и совсем рядом я увидела его глаза. И от этого взгляда мне стало не по себе.

— Сентиментального прощания не будет. Враги, значит, враги. Удачи, милая.

Он быстро вернулся к машине и уехал. А я пялилась в пустоту, пока подоспевшие пассажиры не стали коситься на меня. Потом набрала номер Вешнякова.

— Артем, — позвала я. Он вроде бы обалдел, затем заорал мне в ухо:

— Ольга, ты… Господи… мы ж тебя… ты где, твою мать?

— На остановке.

— На какой еще остановке?

— Да хрен ее знает. Сейчас спрошу. Граждане, — заголосила я. — Что это за остановка?

— Улица Тимирязева, — испуганно ответила какая-то женщина.

— Слышишь, что народ говорит?

— Слышу, я сейчас…

Он подъехал минут через пятнадцать, за это время прошли два автобуса, и я опять осталась одна, по-прежнему пялясь в пустоту. Вешняков выскочил из машины и бросился ко мне. Мы обнялись, он засмеялся, а по лицу его катились слезы, но он их не замечал.

— Вешняков, хочешь, умное скажу?

— Валяй.

— Люблю я тебя.

* * *

В больнице мне выделили отдельную палату и приставили у дверей охрану. Скучать мне не давали, с утра до вечера шли косяком посетители. Дед рвался дежурить по ночам, я едва отговорила его, сославшись на то, что в ближайшее время умирать не собираюсь. Ритка принесла в сумке Сашку, и он счастливо устроился на постели рядом, пока не явилась медсестра и с возмущением не выгнала его вместе с Риткой. Наведывались, конечно, и следователи, хотели знать, кто меня похитил из больницы и как я оказалась на остановке. Тут я им ничем помочь не могла, раз все это время пребывала в беспамятстве и очнулась как раз на этой самой остановке. Лечащие врачи окончательно все запутали, засвидетельствовав, что помощь мне оказали квалифицированную, так что выходило: выкрали меня, чтобы подлечить. Все это вряд ли ментам понравилось, но пришлось проглотить.

Вешняков и Дед тоже вопросы задавали, но у меня и для них был тот же ответ. Лялин ничего не спрашивал, похлопал меня по руке и сказал:

— Выглядишь расчудесно.

— Брось врать-то.

— Может, для кого-то и не очень, но я б тебя и такую полюбил, прямо сейчас.

— С любовью незадача. Боюсь, на некоторое время сексуальный боец из меня никудышный.

— А куда спешить, я подожду.

— Да ладно, ты только обещаешь.

— Значит, ты была права, — посерьезнел он и погладил мою руку. — Ты и сейчас права, девочка. Ты все сделала правильно.

Народ приходил, уходил, опять приходил, но Тагаева среди них не было. Я могла бы позвонить ему, но почему-то не решилась. В конце концов не выдержала и спросила Вешнякова:

— Что Тимур?

— Давай об этом потом, — нахмурился он, — когда ты окончательно выздоровеешь.

— Что с ним? — испугалась я. — Он жив?

— Чего ему сделается?