Леди из Фроингема

Лужайка настолько пропиталась водой, что под ногами чавкало, как если бы она шла по болоту, и путь до подъездной аллеи занял у неё вдвое больше времени, чем обычно. Выбирая наиболее сухие участки, она шла как можно быстрее, и вскоре Филипп, наблюдавший за ней из окна комнаты Имоджен Прайс, потерял её из виду.

– Ты знаешь, я хотел спросить тебя об одной вещи, – повернулся он к Имоджен с виноватым видом.

– И о какой же? – рассеянно спросила та, продолжая листать роскошное иллюстрированное издание шекспировских пьес, позаимствованное ею из библиотеки Понглтонов.

Имоджен уютно устроилась в кресле, подогнув одну ногу под себя. На ней был лишь голубой шелковый халатик (к которому Филипп питал совершенно необъяснимую нежность) и плюшевая туфелька с помпоном, гипнотически покачивающаяся туда-сюда. Её волосы сегодня были уложены на косой пробор, отчего волнистые пряди скрывали половину лица, что придавало ей томный вид.

– Так о чём же ты, милый? – она подняла на него взгляд, и ему почудилось, что в тоне её слышится насторожённость.

– Я хотел спросить… Почему ты не сказала, что тебя вырастили приёмные родители?

– О, милый, видел бы ты себя сейчас! – после паузы длиной в секунду Имоджен рассмеялась переливчатым смехом и захлопнула книгу. – Неужели вы с Оливией вообразили, что я и есть дочь несчастной Айрин? Вот умора!

– Оливия здесь ни при чём, – быстро сказал Филипп. – Я только хочу понять, почему ты промолчала об этом.

– Да сама не знаю, – пожала Имоджен узкими плечиками. – Как-то и в голову не пришло, что мне стоит об этом упомянуть. Ты же вот, например, тоже не рассказал мне о том, что твой отец – знаменитый пианист Джон Адамсон, – добавила она слегка обвиняюще.

– Мы уже много лет не поддерживаем связь с отцом. Да и какое он имеет значение для нас с тобой?

– Никакого, – быстро согласилась Имоджен, вскидывая руки и потягиваясь грациозным кошачьим движением, превосходно демонстрирующим манящие изгибы её тела. – Вот и я о том же: какое значение имеет, где и с кем я выросла? Ведь главное – это то, что мы с тобой встретились, Филипп. Главное – наша встреча, – она подошла ближе и раскрыла объятия, отчего тонкая ткань халатика распахнулась и обнажила крохотную родинку пониже шеи, на хрупкой ключице.

Обнимая её, целуя, Филипп с наслаждением вдыхал привычные ароматы пудры, ирисовой воды и помады для волос, кончиками пальцев через скользкий прохладный шёлк ощущал жар её тела, слышал её хрипловатый голос, шепчущий нежные непристойности – и всё это время где-то в самом дальнем уголке сознания толкалась мысль: «Она первый раз не сказала мне правды. Первый ли?»

Знай Оливия об этом, её сердце согрело бы злорадное чувство собственной правоты, но она в этот момент находилась уже далеко и заблуждения брата, на которые тот с такой охотой шёл, её сейчас не трогали. Дорогу к дому миссис Грин она запомнила накрепко, и теперь неутомимо шла и шла себе вперёд по безлюдной тропинке, надвинув капюшон макинтоша как можно глубже и опустив голову, чтобы капли дождя не метили в лицо. Повинуясь внезапной прихоти, она вдруг обернулась – Мэдлингтон-Касл уже почти скрылся за холмами, виднелась только восточная башня с искривлённым флюгером, где её терпеливо (как ей опрометчиво думалось), дожидался инспектор.

Меж тем терпение никогда не входило в число добродетелей Гордона Грумса. Анна, передав ему сообщение Оливии, сполна насладилась замешательством инспектора, которого невзлюбила за то, что после него в кабинете оставались ворохи рваной и мятой бумаги и ржавые яблочные огрызки.

– Некогда?! – переспросил он с недоверием. – Что, так и сказала?

– Именно, сэр, – Анна во все глаза смотрела на инспектора, стараясь не улыбаться. – И ещё просила передать, чтобы вы ждали её и никуда не уходили.

От всего услышанного Грумса буквально перекосило. «Взбалмошная девчонка, да что она себе позволяет?!» – думал он, машинально принимаясь комкать лист бумаги и вовсе не замечая неодобрительного взгляда горничной.

– Пригласи ко мне Седрика Понглтона, – наконец, буркнул инспектор и прибавил, постучав по столу пальцем: – И будь добра, побыстрее, а не к завтрашнему вечеру!

Анна без всякого почтения хмыкнула и удалилась нарочито неспешной походкой. Мысленно она была уже в шумном, дышащем суетой и туманным смогом Лондоне, а тихий Йоркшир, который она всей душой недолюбливала, оставался далеко позади, всего лишь эпизодом, прелюдией к яркой блистательной жизни, что уготована ей судьбой.

Оливия, шагая к дому миссис Грин, тоже задумалась о Лондоне и о том, что уготовано впереди ей самой. Она понимала, что их с Филиппом пути расходятся, и как могла старалась принять эту новую данность и заглушить ревущее внутри пламя неприязни к той, что послужила причиной их новой разлуки.